Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

возмущался Эйзенхауэром, который, выступая до него, не упомянул U-2. «Наверное, забыл», — саркастически заметил Хрущев, а ведь такие полеты могут ввергнуть человечество в третью мировую войну. Он поддержал Кубу — эту «жертву Америки» — и потребовал от ООН подписать «декларацию о предоставлении независимости колониальным и зависимым странам и народам». «Весь мир знает, что самая империалистическая держава, которая поддерживает колониальные режимы, это Соединенные Штаты. Об этом все воробьи на крышах чирикают»[649], — пошутил он, к удовольствию представителей бывших западных колоний, присутствующих в зале.

Тема освобождения народов Азии и Африки была важна для него. Еще до разборок с Западом весной 1960 года в феврале Хрущев побывал в длительной поездке по Азии, посетив Индию, Бирму, Индонезию и Афганистан.

Как обычно, с ним ездили члены семьи. Нина Петровна осталась в Москве, но поехала 20-летняя мама Юля, которая тогда писала свои первые статьи. Одна — «Восток в первый раз» — вышла в апреле в «Труде» и рассказывала о впечатлениях девушки, впервые увидевшей Тадж-Махал, о ярких цветах Индии, о том, с каким восторгом там принимали фильм 1957 года «Летят журавли» Михаила Калатозова — огромные портреты Татьяны Самойловой в главной роли были развешаны повсюду. (Почему-то ходят слухи, что Хрущеву фильм не нравился, но, по домашним свидетельствам, это совсем не так.) В тексте нигде не сказано, почему молодой автор вдруг оказался в этих экзотических странах. Читатель мог только догадываться. Статья была подписана той же фамилией, что и фамилия первого секретаря, о визите которого недавно трубили газеты.

По аналогии «Лицом к лицу с Америкой», после поездки Аджубей выпустил глубоко пропагандистский, но захватывающий, обзор — двухтомник «Разбуженный Восток». Остроумный русский народ не преминул ответить на это шуткой: «Хрущев собирается и в космос лететь. Но обязательно с Аджубеем, чтобы тот описывал его подвиги. Так как в корабле место ограничено, ему предлагают послать одного Аджубея, ведь он и так все как надо сочинит. „Хорошая идея“, — отвечает Хрущев».

Целью визитов в Азию и 1955-го, и 1960 года было показать достижения социализма и убедить постколониальные страны, что техническая помощь от СССР лучше, чем «эксплуататорские» обещания Запада о рыночном капитализме. Официально «движение неприсоединения» и неучастия в военных блоках, которое основали его интернациональные друзья из Индии, Югославии и Египта — Неру, Тито и Насер, — войдет в силу только в 1961 году. Но во многом успех этого движения был обусловлен поддержкой первого секретаря, который начал продвигать его основные принципы — антиимпериализм и антиколониализм — еще в 1955 году.

Послесталинское государство «мирными» методами не только расширяло сферы влияния СССР, но и разоблачало «лицемерие» Запада. В ООН Хрущев предложил перевести штаб организации в Москву, подальше от американского давления. Вместо одного генерального секретаря, Дага Хаммаршельда, он «для справедливости» настаивал на тройке руководства секретариатом Объединенных Наций — от коммунистов, капиталистов и неприсоединившихся стран. Хаммаршельд до этого приезжал в Советский Союз, и они хорошо ладили, но теперь Хрущев обвинил его в предвзятости к социализму и защите интересов стран «монополистического капитала».

СССР был практически первым государством, признавшим независимость Ганы в 1957 году и бывшей французской Гвинеи в 1958-м. В 1960-м независимыми стали все французские и бельгийские колонии в Черной Африке. Но когда был убит премьер-министр Конго и лидер радикального антиимпериализма Лумумба, ООН во главе с Хаммаршельдом не сделала ничего для его защиты, хотя убийство произошло не без подстрекательства западных держав. Хрущев это осудил и также заступился за «красный» Китай, который оставался в ООН без места. Не потому, что он был на стороне Мао, а ради справедливости — ведь фашистская Испания была в организации представлена.

Зал был переполнен. Многие слова в выступлении советского премьера слушатели встречали аплодисментами, особенно представители недавно зависимых государств. Тогда же была принята и декларация о ликвидации колониализма, и Советский Союз, и Хрущев в первую очередь, сыграл здесь решающую роль. Но все эти важные темы меркнут по сравнению с тем, что по прошествии времени стало считаться главным событием той сессии: стучал или не стучал Никита Сергеевич своим ботинком.

12 октября почти перед самым отъездом из Нью-Йорка он опять наскакивал на колониализм. В ответ с трибуны представитель Филиппин сенатор Лоренцо Сумулонг назвал восточноевропейскую политику СССР — события в Венгрии и аннексию Прибалтики — таким же колониализмом. Хрущев спустился к подиуму и, отодвинув оратора, назвал его «холуем американского империализма». Допустив, что выступавший совсем не плохой человек, он саркастически заметил, что «независимость Филиппин… это бог знает что за независимость, ее надо хорошенько в лупу рассматривать»[650]. (Действительно, после освобождения от японской оккупации в 1945 году эта бывшая колония США осталась во многом им подотчетна.) Перевод включили не сразу, и хотя присутствующим было понятно, что он ругался, не понятно почему. Президент Ассамблеи ирландец Фредерик Боланд чуть не разбил молоток, призывая к порядку, а снова надменный Макмиллан невозмутимо произнес: «Ради бога, переведите, что он там несет».

Высказавшись, Хрущев вернулся на место, не потеряв присутствия духа. Обиженный филиппинец попытался закончить свою речь, но безуспешно, — и одобрительный смех, и возгласы возмущения переросли в неконтролируемый гул. Хрущев и раньше обзывал капиталистические страны «холуями» и «лакеями» империализма, но сейчас он непростительно оскорбил бывшую колонию, которая в публичном сознании считалась примером великодушия американской демократии.

Н. С. Хрущев в ООН с ботинком на столе

12 октября 1960

[The New York Times]

Дальше истории разнятся. 13 октября несколько журналистов в одной только «Нью-Йорк таймс» представили три версии. В первой Хрущев, отвечая на слова филиппинца, стучал ботинком дважды; во второй он стукнул один раз; в третьей он этим ботинком только взмахнул. В той, где стучал дважды, была даже деталь о том, как Хрущев и Громыко переглянулись с удовлетворением, хотя журналисты сидели далеко в кабинках и никаких взглядов видеть не могли.

Те, кто присутствовал на том заседании, дебатировали происшедшее много лет спустя: кто-то говорил, обуви вообще не было, кто-то, что была. Фоторедактор журнала «Лайф» Джон Лонгард настаивал, что Хрущев «не мог стучать ботинком, потому что все фотокамеры были направлены на него. И не зафиксировать такой момент было бы серьезным профессиональным просчетом»[651]. Как получилось, что ни один из десятков журналистов, там присутствующих, не сумел сделать фотографию такого важного момента? Анна Такерманн из агентства «Франс пресс» о ботинке не писала и не рассказывала. А дядя Сергей запросил съемки Эн-би-си и Канадской вещательной корпорации, на что обе