Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

через газеты воспитывать население в духе сатьяграхи. Оба органа получили большое распространение, и одно время тираж каждого из них достигал сорока тысяч, с той лишь разницей, что тираж «Навадживан» поднялся быстро, а тираж «Янг Индия» рос медленно. Однако после моего ареста тираж обоих изданий стал падать, а в настоящий момент опустился ниже восьми тысяч.

С первого дня работы в этих органах я отказывался от приема объявлений. Не думаю, чтобы мы от этого что-нибудь потеряли. Наоборот, это, по моему мнению, не в малой степени помогло нам сохранить независимость наших газет.

Замечу кстати, что работа в газетах помогла мне в некоторой степени сохранить душевное спокойствие. Хотя практически гражданское неповиновение не стояло на очереди, органы печати дали мне возможность проводить свою точку зрения и морально поддерживать народ. Поэтому я считаю, что в час испытания оба издания сослужили народу хорошую службу и внесли свою скромную лепту в дело облегчения военного положения.

XXXV. В Пенджабе

Сэр Майкл О’Двайер возлагал на меня ответственность за события в Пенджабе, а некоторые разгневанные молодые пенджабцы – за объявление военного положения. Они утверждали, что, не приостанови я кампанию гражданского неповиновения, не было бы избиения в Джалианвала-Багхе. Некоторые из пенджабцев дошли до того, что грозили убить меня, если я появлюсь в Пенджабе.

Но я считал, что моя позиция правильна и бесспорна и всякий разумный человек поймет это.

Я рвался поехать в Пенджаб. Мне хотелось лично удостовериться во всем происшедшем. Доктор Сатьяпал, доктор Китчлу и пандит Рамбхадж Датт Чоудхари, приглашавшие меня в Пенджаб, находились в то время в тюрьме. Но я был уверен, что правительство не осмелится долго держать в заключении ни их, ни других арестованных. Многие пенджабцы навещали меня, когда я бывал в Бомбее. Я подбадривал их, и моя уверенность в себе передавалась окружающим.

Между тем поездка откладывалась. Время тянулось тоскливо. Вице-король всякий раз, когда я обращался за разрешением поехать, отвечал:

– Не теперь.

Тем временем была учреждена комиссия Хантера для обследования действий пенджабского правительства в период военного положения. Мистер Ч. Ф. Эндрюс поехал в Пенджаб и писал оттуда душераздирающие письма, убеждавшие меня, что зверства, совершенные при военном положении, далеко превзошли то, о чем сообщалось в прессе. Эндрюс настаивал, чтобы я приехал к нему поскорее. Малавияджи также звал немедленно приехать в Пенджаб. Я еще раз телеграфировал вице-королю, запрашивая, могу ли теперь отправиться в Пенджаб. Он ответил, что мне разрешат поехать туда спустя некоторое время. Точной даты я теперь не помню, но кажется, это было 17 октября.

Никогда не забуду своего приезда в Лахор. Вокзал был битком набит людьми. Население города, полное страстного нетерпения, высыпало на улицу, как будто встречало дорогого родственника после долгой разлуки. Толпа безумствовала от радости. Меня привели в бунгало покойного ныне пандита Рамбхаджа Датта. Обязанности занимать и обслуживать меня были возложены на шримати Сарала Деви. Тяжелые это были обязанности, потому что дом, где я жил, превратился в настоящий караван-сарай.

Из-за ареста главных лидеров Пенджаба их место заняли пандиты Малавияджи и Мотилалджи, а также ныне покойный свами Шраддхананджи. Малавияджи и Шраддхананджи я близко знал прежде, но с Мотилалджи близко познакомился здесь. Все они, равно как и местные руководители, не попавшие в тюрьму, тепло встретили меня; я ни разу не почувствовал себя чужим в их среде.

Мы единогласно решили не давать никаких показаний комиссии Хантера. О мотивах этого решения в свое время писалось в газетах, и они не требуют разъяснения. Достаточно сказать, что и сейчас, много времени спустя, я считаю наше решение бойкотировать комиссию совершенно правильным и уместным.

Как логическое следствие бойкота комиссии Хантера, было решено создать неофициальную комиссию, чтобы вести параллельное расследование от имени Конгресса. Пандит Малавияджи назначил в эту комиссию пандита Мотилала Неру, покойного ныне Дешбандху Ч. Р. Даса, адвоката Аббаса Тьябджи, адвоката М. Р. Джаянкара и меня. Мы распределили между собою районы для расследования. Ответственность же за организацию работы комиссии была возложена на меня; на мою долю выпало также произвести расследование в наибольшем числе районов. Благодаря этому я получил редкую возможность близко присмотреться к населению Пенджаба и быту пенджабских деревень.

Во время расследования я знакомился и с женщинами Пенджаба. Казалось, мы знали друг друга давным-давно. Куда бы я ни приходил, они являлись целой толпой и раскладывали вокруг меня свою пряжу. Моя деятельность в связи с работой по расследованию убедила меня, что в Пенджабе легче, чем где-либо, организовать производство кхади.

По мере того как моя работа по расследованию зверств, учиненных над населением, подвигалась вперед, я натыкался на такие факты правительственной тирании и деспотизма чиновников, что сердце обливалось кровью. Больше всего меня удивило и удивляет до сих пор, что все эти зверства были совершены в провинции, которая во время войны дала британскому правительству наибольшее число солдат.

Составление отчета комиссии тоже было поручено мне. Всякому желающему получить представление о зверствах, учиненных в Пенджабе, я рекомендовал бы внимательно изучить наш отчет.

Здесь я хочу только отметить, что в отчете нет ни одного сознательного преувеличения: каждое положение подкрепляется соответствующими документами. Более того, опубликованные данные составляют только часть материала, находившегося в распоряжении комиссии. Ни одно заявление, относительно обоснованности которого были хотя бы мало-мальские сомнения, не было включено в отчет. Он составлен исключительно с целью выявить истину, и только истину, и показать, как далеко может зайти британское правительство, какие нечеловеческие жестокости оно может учинять, стремясь поддержать свою власть. Насколько мне известно, ни один факт, упомянутый в отчете, не был опровергнут.

XXXVI. Халифат против защиты коров?[20]

Прервем изложение грустных событий в Пенджабе.

Комиссия Конгресса по расследованию зверств, совершенных властями в Пенджабе, только начала свою работу, когда я получил приглашение принять участие в объединенной конференции индусов и мусульман в Дели по вопросам о халифате. Среди подписавших письмо были покойный ныне Хаким Аджмала Хан Сахиб и мистер Асаф Али. В приглашении говорилось, что будет присутствовать и ныне покойный свами Шраддхананджи, если не ошибаюсь, в качестве вице-председателя конференции, которая, насколько помнится, должна была состояться в ноябре месяце. Конференция должна была обсудить положение, возникшее вследствие нарушения правительством своих обязательств в отношении халифата, и вопрос об участии индусов и мусульман в празднествах по поводу заключения мира. В пригласительном письме, между прочим, говорилось, что одновременно будет обсуждаться и вопрос о защите коров и что, стало быть, конференция представляет блестящую возможность разрешить и этот вопрос.

Мне не нравилось, что