Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

венцом их профессии, оба жаждали ее и упорно добивались. Вице-канцлер Оксфордского университета Алик Хэлфорд-Смит, от которого зависело назначение, выбрал Тейлора и сообщил об этом новому премьер-министру, консерватору Гарольду Макмиллану. Но Смит заболел, и сменивший его Дж. С. Мастермен немедленно начал продвигать Тревор-Ропера. Против Тейлора интриговал и ряд оксфордских преподавателей, находивших его выступления в прессе “оскорбительными”. Обескураженный Макмиллан попросил Льюиса Нэмира о встрече. Нэмир позвонил Тейлору, и тот дал понять, что в случае своего назначения не оставит публицистику. Этого оказалось достаточно. Нэмир отправился на Даунинг-стрит и рекомендовал отдать кафедру Люси Сазерленд (1903–1980), уважаемому историку экономики, главе Леди-Маргарет-Холл – одного из немногих женских колледжей Оксфорда. Но она не захотела оставить пост, и Макмиллан отдал кафедру Тревор-Роперу. Тейлор больше не разговаривал с Нэмиром (его давний коллега дважды безуспешно пытался помириться с ним, в последний раз перед смертью) и во всеуслышание объявил, что все равно не принял бы должность от кабинета, у которого “на руках кровь Суэца”. Он злился на Тревор-Ропера (но открыто об этом не говорил) за “похищение” должности, которую считал по праву своей. Не прошло и года, как он сумел отомстить, рецензируя сборник соперника “Люди и события” (в Великобритании книга вышла под заглавием “Эссе об истории”). “Это выглядит как оригинальная работа, – подытожил он, – и позволит мистеру Тревор-Роперу некоторое время скрывать тот факт, что он до сих пор не представил крепкую книгу, зрелое историческое исследование”. Это был первый выстрел войны.

Тревор-Ропер занял королевскую кафедру на фоне очередного конфликта, когда он в Encounter раскритиковал “Причины Второй мировой войны” (1961) Тейлора. Тревор-Ропер написал, что у последнего нет ни героев, ни злодеев и что для автора “настоящими историческими факторами выступают объективные ситуации и человеческие ошибки”[929]. Всякий историк, взирающий на мир таким нейтральным взглядом, явно не в состоянии разглядеть подлинного Адольфа Гитлера. Он считал кощунством любое отношение к нацистам, кроме как ко злу (Гитлер был “бандитом, стремящимся единственно к власти”[930]), а сутью книги Тейлора была попытка оспорить это мнение.

Как мистер Тейлор дошел до такого? “Вопреки своим заявлениям об «исторической дисциплине», он выбирает, отбрасывает и упорядочивает свидетельства, руководствуясь лишь потребностями своего тезиса; и этот тезис заключается в том, что Гитлер был традиционным государственным деятелем, преследовавшим ограниченные цели и только реагировавшим на предлагаемые обстоятельства. Этот тезис не опирается ни на какие источники, игнорирует существенные свидетельства и является, по моему мнению, очевидно ложным. Это казуистическое оправдание внешней политики Гитлера не только нанесет вред поддержкой мифологии; оно также принесет вред, возможно необратимый, репутации мистера Тейлора как серьезного историка”[931].

В этом месте Тревор-Ропер обратился к вопросу о королевской кафедре и тому обстоятельству, что Нэмир рекомендовал на пост не Тейлора, а его, Тревор-Ропера.

Неужели это, как предпочитают думать друзья мистера Тейлора, лишь типичное озорство, объясняемое любовью к пусканию петард и подкладыванию банановой кожуры ради того, чтобы смутить серьезность ортодоксов и вывести их из себя? Или, может быть, мистер Тейлор считает, что такое переосмысление прошлого лучше вооружит нас против бед в настоящем? В принципе, это не может быть его побуждением, ведь мистер Тейлор в своей книге не только часто повторяет, что прошлое никогда не указывает дорогу будущему, но и уверил недавно на страницах Sunday Express, что изучение истории не может научить ничему, что оно не может дать даже общего понимания. По словам Тейлора, единственная цель этого занятия заключается в увеселении, и тогда, как представляется, оно имеет не больше права на место в образовании, чем имеет надувание мыльных пузырей или иные безобидные развлечения.

Прежде Тейлор никогда не отвечал критикам, но с того момента он не упускал возможности выставить в невыгодном свете личность или труд соперника, и начал он с презрительной отповеди на страницах Encounter в сентябре следующего года. Даже заглавие статьи – “Цитирование для начинающих” – должно было принизить оппонентов: Тейлор сравнил рассуждения Тревор-Ропера с текстом книги, пользуясь всяким случаем указать на ошибки в интерпретации Тревор-Ропера. Наиболее многозначительным было завершение: “Кроме того, примененные королевским профессором способы цитирования могут повредить его репутации серьезного историка, если таковая у него вообще есть”.

Тревор-Ропер ответил столь же язвительно: “Если мистер Тейлор смог бы уличить меня в каких‐либо «цитатах», сопоставимых с его собственной версией немецких документов… или показать, что мой анализ несообразен с его теориями, как он очень часто бывает несообразен с самим собой… то мне следовало бы устыдиться. Но если эти «упражнения» представляют собой существо его ответов на мою критику, то я остаюсь при своем мнении”. Распря разгоралась, занимая все больше места на газетных полосах – поскольку публика находила забавным следить за счетом в этом матче.

Скандал достиг апогея 9 июля 1961 года, когда спорщики сошлись в телеэфире (роль арбитра взял на себя Роберт Ки). Мелкое, но важное различие в поведении двух мужчин перед камерами проявилось в том, что Тревор-Ропер называл оппонента “мистер Тейлор” или “Тейлор”, а тот называл Тревор-Ропера просто “Хью”. Оба повторили обвинения, уже прозвучавшие в прессе – о причинении ущерба своей репутации историка (если она у них была). Каждый, очевидно, был доволен этой репликой и был уверен, что повторить ее еще и еще раз перед камерами – правильное действие в эфире. Один из зрителей прокомментировал эту беседу так: “Тревор-Ропер, как мне показалось, трепетал под мощным натиском Тейлора. Тейлор тер переносицу и снимал очки, как если бы у него была язва или он страдал от боли… Тревор-Ропер показался мне нервным, губы у него дергались, а руки дрожали. По-моему, Тейлор затмил оппонента”. Хотя Тревор-Ропер, по общему мнению, проиграл по очкам, дальнейшие исследования подтвердили его взгляд, что Гитлер не просто реагировал на события (как утверждал Тейлор), что у него имелась внутренне непротиворечивая идеология, которую следовало принимать всерьез.

Спор продолжился за пределами телестудии. В конце 1962 года Тревор-Ропер в интервью откровенно заявил: “Каким бы отвратительным ни был Гитлер, у него были аргументированная политика и настоящий ум, мощный ум”[932]. И еще: “По-моему, книга Тейлора [о Второй мировой войне] …никчемна”[933]. В болтливом лондонском обществе и крупнейших университетах стало модно изображать разногласия Тревор-Ропера и Тейлора конфликтом поколений. Тейлор, с его дерзкой манерой, был почти на десять лет старше Тревор-Ропера, но СМИ изображали его символом младшего поколения, достигшего зрелости в 1950–1960‐х годах. Причем составивший биографии их обоих Адам Сисман развеивает миф, будто они были врагами. Тейлор и Тревор-Ропер признавали