Том 8. Литературная критика и публицистика - Генрих Манн

хотят привести в самое жалкое состояние — и в области науки, и в литературе, и в мышлении, и во всех общественных понятиях. Инстинкты, в которых раньше никто бы не сознался и о существовании которых большинство даже не подозревало, сейчас раздуваются, ими козыряют. Чумное зловоние подымается над миром от бесчисленных покойников, которыми завалена эта страна, от искалеченных батраков, от павших на принудительных работах, от убитых из-за угла врагов фашистского государства. Не чувствуя этого смрада, ничего не видя, не слыша, заткнув нос, твердит капиталистическая современность, что это «антибольшевизм».

Впрочем, если бы она понимала, что это — последняя степень разложения и анархии, она все равно могла бы только смотреть и терпеть.

Добиться отсрочки социалистического строя — только об этом и мечтает современный капитализм. Социалистический строй — суеверный ужас перед ним доходит до того, что за любую отсрочку, на год или на день, не жалко заплатить гибелью целого народа. Немецкий народ по преимуществу призван пойти в оплату за эту отсрочку. Наци всего мира любят его, как свой корм. Впервые немецкий народ привлекает симпатии иностранцев — пусть только тех, кто безусловно стремится к плохому. Люди этого типа, которых не могли привлечь на сторону Германии ни Гете, ни Бетховен, теперь стали поклоняться Германии Гитлера. Этот тип наци равнодушен решительно ко всему, что мы, немцы, когда бы то ни было создали; и только изолгавшийся, обагренный кровью авантюрист является воплощением нашей славы для этой части современников. Они на все готовы рука об руку с ним, — и в так называемых враждебных нам странах фашисты устраивают собрания перед портретами Гитлера.

Немецкий властитель лишил прав и закрепостил собственный народ, теперь он готовится украсть свободу у первого из чужих народов. Он властно вмешивается в испанские дела. Последние крохи из своей разоренной, обанкротившейся страны посылает он на юг, чтобы предатели и враги народа на деле осуществили все то, о чем он с ними договорился. Он посылает им военные суда, нагрузив их до отказа самолетами и бомбами, — все для того, чтобы уничтожить свободу. Ему сочувствуют, его уважают. Правительства, жизненные интересы которых требовали бы выступления против него, воздерживаются даже теперь, — очевидно, из осторожности. Не они, а кто-то другой «спасет мир от большевизма», тут есть о чем подумать. Даже правительство, раскрывшее обман, продолжает считаться с тем, что спаситель подобрал себе союзников в его, этого правительства, собственной стране.

Что же случилось? Мир признал этих авантюристов. Все равно по какой причине, мир, вся эта могущественная капиталистическая организация, не хочет, чтобы Германия отделалась от своих авантюристов. Такова первая помеха на пути немецкой борьбы за свободу. Вторая помеха заключается в успехах самих авантюристов, — о том, чтобы эти успехи были, позаботились их иностранные соучастники. Они заходят далеко, эти иностранные соучастники, они вмешиваются в судьбы с тою уверенностью ночных бродяг, какою похваляются и немецкие авантюристы. Разве английский министр не заверял нас, будто Средиземное море для Британской империи имеет нынче не большее значение, чем в минувшем столетии? Путь в Индию пройдет, видимо, мимо мыса Доброй Надежды, — нужно думать, его снова придется совершать на парусных судах!

С помощью этих успехов немецкий авантюрист стремится к достижению определенной цели внутри самой страны. Цель эта — отвлечь немцев от своего позора. Что значит рабство, что значат дурные инстинкты и запах крови, если все это лишь неизбежный пролог к всемирному господству немцев?

Вот еще одна помеха в немецкой борьбе за освобождение от авантюриста, глубокая внутренняя помеха в этой борьбе, паралич, обессиливающий бойцов. Если бы бойцы за освобождение попытались преодолеть все это, преодолеть состояние страны, давление окружающих держав и успехи авантюриста, он пустил бы в ход против каждого их движения власть и силу. И эта сила — самая страшная, с нею придется посчитаться самым серьезным образом.

ПУТЕМ ГЕРОИЗМА

«Как видишь, я сохраняю спокойствие, что не нужно принимать за покорность… В одном можно быть уверенным — в том, что я до последнего вздоха буду бороться за мою свободу. Я никогда не боялся смерти и сегодня тоже не испытываю страха. Одни умирают в постели, другие на поле сражения, и не нужно много философии, чтобы достойно умереть».

Тот, кто написал это письмо, заявил перед судом: «Господа, если верховный прокурор требует в добавление ко всему, чтобы я был лишен чести, — то я заявляю: ваша честь — не моя честь, моя честь — не ваша честь, потому что нас разделяют мировоззрения, нас разделяют классы, нас разделяет глубокая пропасть. Если же вы, несмотря на все это, сделаете здесь возможным невозможное и пошлете на плаху одного из борцов, — что же, я готов пройти этот тяжкий путь и не стану просить пощады. Я жил борцом, борцом и умру, и последние мои слова будут: да здравствует коммунизм!»

Эдгар Андрэ, рабочий гамбургского порта, поднялся во время последней выпавшей ему на долю борьбы до такой высоты, до такого благородства, до каких поднимаются сейчас немцы, ему подобные. Это великолепный новый образ немца. Такого еще не бывало, такое достигается лишь с великим напряжением: твердость убеждения, связанная с высотой и чистотой его формулировок. Мы слышим здесь героя, преодолевшего смерть. Эти слова будут сохранены для времен, когда победоносный народ обратится к самым высоким образцам своего прошлого.

Потому что это настоящая правда, потому что такие интонации в уста человека, такое мужество в его сердце может вложить только подлинное познание, подлинная, вытекающая из его убеждений готовность к самопожертвованию. Как образчик противоположного порядка следует прочитать водянистые, плохо слаженные фразы правящего авантюриста; он может послать на смерть Андрэ, но ведь говорит он не по-немецки, он ведь не немец. Всякому ясно, что национал-социалист — это последняя грань, судорога, умирание определенного исторического человеческого типа. Омерзительный в своих неистовых судорогах, пытается он хоть на час задержать приход победителя. Но, сто раз казненный, победитель все-таки жив.

Не только отдельные люди, массы ежеминутно готовы быть физически уничтоженными, жизнь их проходит у самого края пропасти. Ежечасно в дверь каждого может постучаться гестапо; это — начало конца для каждого в отдельности, но не для массы в целом. Борющийся немецкий пролетариат проходит сейчас по тому отрезку пути, где честь равнозначна твердости в страданиях и где мученик становится народным героем. Иначе никто бы не мог понять образ этого народа в его массовых процессах: сотни приговоренных, многие прошли через пытки еще до суда… Других председатель отправляет по ходу процесса в подвал —