Том 8. Литературная критика и публицистика - Генрих Манн

Немецкие властители густо усеяли все свое государство тюрьмами, карательными учреждениями и лагерями всех сортов, от таких, где на первом плане — физические мучения и наряду с ними принудительные работы, до так называемых «трудовых лагерей», которые будто бы созданы не для наказаний, а во имя хозяйственных целей. Разница? Ничем не запятнанные сельские рабочие, насильно оторванные от родных мест и семейств, тянут сперва нормальную лямку, а затем еще становятся на «барщину» в виде сверхурочной работы государству; не приходится говорить о насилуемых здесь девушках, о физических увечьях, — эти юные существа во всю жизнь не оправятся от ужасного поругания, которому было отдано их тело. Все это случается там, где жизнь протекает «нормально», между петель той сети карательных учреждений, которою опутана Германия. Что еще? Сквозь эти петли норовят проскользнуть и скрыться где-нибудь в горах или в долинах тугоухие или больные женскими болезнями, — их ждет стерилизация, за ними гонится врач, наметивший жертву, и жандармы, норовящие уловить их в капкан. А дальше «расовый позор», выдумка, которая держит множество людей в непрестанном страхе на границе между нормальной жизнью и карой.

Никогда не надо забывать, что Третья империя стремится к тому, чтобы «попался» всякий: послушный, осторожный, дерзкий. Она сознает, что каждый встречный — ей враг, потому что сама она — враг всем. Она угрожает войною другим народам, потому что и со своим собственным народом она может жить только в состоянии войны. Ее «немецкое право» и ее кары — это признаки чудовищного вырождения, направленные не только против ее врагов, но, в гораздо большей степени, против всех немцев и в конечном счете против людей вообще. Эта империя исключила из своего «права» понятие человека, она врет о «мировоззрении», а думает только о власти, власть же — это кара, казнь. Вот что узнали немцы раньше всего, вот чем обогатили они свои познания. Немцы прошли пауку и больше не хотят, несмотря на то, что когда-то они сами приняли это ужаснейшее насилие, эту ужаснейшую власть. Теперь им нужно ее свергнуть.

К СВОБОДЕ

Борьбу начинают раньше всего рабочие. Все другие классы борются каждый по-своему и каждый во имя своих обид. И только одни пролетарии полностью обезличены, полностью лишены прав, полностью являются добычей режима. Фашисты не скрывают своих намерений истребить эту часть пролетариата, а оставшихся превратить и внешне и внутренне в пещерных людей. «Человек — животное, умеющее пользоваться орудием труда». В этом научном понятии слишком много остроумия, чтобы заподозрить национал-социалистов в его создании; однако они могли бы присвоить его, а в своих поступках они руководятся его буквальным значением.

Короче говоря, рабочим приходится иметь дело с сумасшедшими; в таких случаях обычно прибегают к уступчивости и хитрости, а для того чтобы перехитрить, надо притвориться, будто перенимаешь их idee fixe. Товарищи понимают, что нужно изучать «фашистские рабочие законы», чтобы суметь разговаривать с прежними товарищами, которые перешли в ряды наци, но уже чувствуют, что там нельзя оставаться. Только тут можно поговорить по-настоящему с фактами в руках и разговаривать до тех пор, пока тому, кто попался на удочку, не ударят в голову стыд и бешенство. Это еще не все. Именно этих вновь отвоеванных союзников следует использовать для важных, нелегальных поручений. Наци пока еще не подозревают об их возвращении к марксизму. Только с их помощью можно приобрести действительно влияние на фашистские организации. С «советами уполномоченных», если они не состоят из отъявленных фашистских негодяев, необходимо завязать действительно дружеские отношения. Вот когда пригодится знание законов, вот когда нельзя допускать ни единого промаха по отношению к предписаниям «фюрера», «немецкого трудового фронта», пьяного Лея. «Советы уполномоченных» слабо разбираются в собственном законодательстве. Поможем же им и словом и делом. В конце концов мы добились того, что они поддерживают наши требования. Мы, товарищи, вместе с фашистским «советом уполномоченных» заявим «немецкому трудовому фронту» свои требования об отмене пятидесяти-процентного снижения заработной платы. «Ступайте с миром на завод, — говорит болван, — я буду завтра у вас. Мы не станем на работу без гарантии, что нам заплатят по старым ставкам». Тогда наци отправляется к шефу, а шеф валится со стула. «Как, мы уже не имеем права им вдвое снизить ставки? А зачем же мы тогда финансировали правительство и помогли подняться «фюреру»? Теперь он посылает ко мне своего уполномоченного и тот хамит мне! Я не хозяин в собственном предприятии, опять начинается старая веймарская история». Дело дошло до того, что шеф и ему подобные начинают сотни раз замечать, что «они не хозяева собственных предприятий». Вряд ли они поймут, какая упорная подземная борьба привела к этому повороту и почему приходится все чаще и чаще отступать далее им, неограниченным руководителям предприятий, во всеоружии силы и власти их собственной Третьей империи.

Пьяный руководитель «немецкого трудового фронта» держит речь перед пятью тысячами. Без тысяч дело не обходится нигде, — будь то тюрьма или митинг, собранный «фюрером». Их загоняют точно скот, но так как ворота заняты штурмовиками и «оборонный отряд» обеспечивает спокойствие фабричного двора, то рабочим ничего не остается как слушать эти пьяные, грубые речи. «Национал-социализм — единственное мировоззрение, которое может дать счастье, — каркает он. — Мы должны быть солдатами, послушными, дисциплинированными и энергичными, — лепечет он. — Мы проповедники веры и подлинного мировоззрения», — лжет он. Они смеются. Они ревут от хохота. Они прерывают его, и за одного дерзкого, которого никто не согласится указать, уводят десять невинных. Они гордо оглядываются, — разлука надолго. Уцелевшие потихоньку обмениваются маленькими тетрадочками определенного вида, — они так малы, что их никто никогда не найдет. Тонкая тетрадочка скрывается в руке или под ногою; впрочем, заголовок у листовки совершенно невинный. А в тетради — сообщения партии, их партии, а не партии того смешного солдата и проповедника, там, наверху. Эти тетрадочки — одно из доказательств, наряду с другими, связи рабочих с их зарубежными вождями, с их эмигрировавшими товарищами и друзьями, с соратниками других национальностей. Потому что весь мир защищает вместе с ними свободу. Они не одни.

В этом — утешение от многих горестей, в этом вечный источник бодрости: не быть одним.

Тайные связи с эмиграцией дают возможность рабочим, почти только им одним из всех немцев, выглянуть из тюрьмы. Они могут кинуть взгляд на волю, они слышат лозунги, получают известия о