После Сталинграда. Семь лет в советском плену. 1943—1950 - Эдельберт Холль

которые не сумел прочитать. Принесший нам еду переводчик пояснил, что мы находимся на станции Кизнер, что здесь нам предстоит выгрузка, так как это место является пунктом нашего назначения. Но как долго нам придется ждать здесь? Сегодня 11 марта 1943 г. Мы здесь провели уже более дня. Ходят слухи, что нам предстоит четырехдневный марш до так называемого основного лагеря. Когда я размышлял о состоянии своего здоровья и о своих товарищах, мне думалось, что все безнадежно. Расстояние отсюда до Елабуги, как назывался пункт нашего назначения, составляло 80 километров. Никто из нас не сможет преодолеть его. Если бы это было уже позади!

Наступило 12 марта. Это был такой же, как и все другие, зимний день, серый, облачный, туманный. Дверь неожиданно распахнулась. Спустя почти две недели мы получили возможность снова выбраться из этого вагона, предназначенного для перевозки скота. Большинство из нас делало первые шаги неуверенно, будто пьяные. Отчасти это объяснялось слабостью, отчасти тем, что, лежа в вагоне, мы отвыкли ходить. Прозвучало до боли знакомое:

– Построиться и рассчитаться по порядку!

Вот все готово к движению, и длинная нестройная колонна военнопленных отправилась в путь. Наши ряды значительно поредели. Я обнаружил, что по дороге сюда от Бекетовки умерли примерно 200 пленных. Трупы выгружали на станциях по пути следования. Самых больных сняли с поезда в Арске, последней из крупных станций по дороге сюда. Мы все не здоровы. Я тоже чувствовал постоянный жар и был рад тому, что диарея у меня проявляется не в такой активной форме, как у других. При жестоком морозе нет никакого желания снимать и снова натягивать на себя штаны. Руки сразу же замерзают, и человек уже не может самостоятельно как следует застегнуть пуговицы. Да и снова встать нормально тоже может только с помощью других. Тратить силы на все это – на грани расточительства.

Мы уже довольно далеко отошли от станции Кизнер. Уже наступил полдень. Небо очистилось. Мы все так же медленно идем вперед. Группу бредущих пленных трудно назвать колонной на марше. Да и не может быть по-иному с настолько ослабевшими людьми. Дорога настолько узка, что мы можем идти лишь колонной по двое. Особенно трудно приходится тем, кто идет последними. Они бредут позади всех, и охранники постоянно подбадривают их ударами дубинок или ружейных прикладов. Из тех, кому особенно достается, выделяется пленный еврей по фамилии Грюнпетер. Он родом из Верхней Силезии. В начале войны он служил в армии русских, но потом был взят в плен вермахтом, и его стали использовать в качестве переводчика. И вот теперь он стал якобы немецким солдатом в русском плену. К его услугам в качестве переводчика часто прибегают и солдаты-красноармейцы, и немецкие пленные.

Пусть охрана теперь и не стреляет, но удары, на которые она не скупится, действуют не менее эффективно.

Поздним вечером растянувшаяся на несколько километров колонна больше похожих на трупы, чем на живых людей, военнопленных прибыла к первому пункту назначения. Это небольшая заброшенная полуразрушенная деревня. Мы заночевали в самой маленькой комнате одного из зданий. Время как будто летело, и ночь закончилась, будто и не начиналась. Я все еще пребывал в полусне, когда мы снова выступили. Особенно трудно было идти через села. Здесь ветром надувало метровые сугробы вокруг домов и заборов, которые мы были вынуждены огибать по причудливой синусоиде. Тот, кто пытался сократить путь и пойти прямо, оказывался по пояс в снегу, и тогда ему приходилось возвращаться назад и следовать за остальными по более длинной дороге. За долгое время, которое нам пришлось провести в пути, большинство военнопленных побросали где придется свои мешки и ранцы, превратившиеся в лишний балласт. У нас просто не осталось физических сил, чтобы нести все это. Земля здесь выглядит как будто мертвой. Очень редко нам попадались навстречу люди пешком или на санях. И даже если по дороге нам приходится миновать крупный населенный пункт, то и там никого не видно на улицах. Дорога тянулась бесконечной лентой между деревянными домами по правую или по левую сторону. Такое впечатление, что повсюду царствовало морозное безмолвие. Для нас было бы катастрофой, если бы вдруг над этой плоской равниной подул ветер. Это еще более усугубило бы наше и без того бедственное положение. Вот уже несколько часов, как конвоиры перестали избивать нас дубинками. Они были довольны уже тем, что мы все еще могли передвигаться. Один охранник шел впереди, показывая дорогу, второй замыкал нашу колонну с тыла. Начальник конвоя сумел раздобыть для себя лыжи, на которых разъезжал туда-сюда от головы колонны в ее хвост и обратно. Колонна людей, которым так много пришлось вынести, сильно растянулась. Несколько человек потеряли сознание и остались лежать на дороге. Друзья пытались помочь несчастным. Я продолжал медленно брести вперед, поскольку моих сил хватило только на себя самого. Не знаю, что стало потом с теми, кто упал. Я знал, что сверну с пути только тогда, когда не останется другого выхода.

Все то, что происходило вокруг, представлялось мне воспаленным бредом. Казалось, что голова вот-вот должна взорваться. Но я все равно должен был идти и не думать о том, что можно сдаться. Я продолжал держаться вблизи тех своих товарищей по несчастью, с которыми делю этот путь с первых дней. Их место было где-то посередине этой несчастной колонны. Мы прошли уже примерно 25 километров. Не знаю, сколько моих товарищей остались лежать на обочине. Когда мы вошли в село, где должны были заночевать, некоторых уже с нами не было. Уже почти стемнело. Все мысли – только о том, чтобы найти место для сна, не важно где. Хотелось есть, но постоянная жажда заглушала чувство голода. Я уже улегся, потому что ночь должна была скоро кончиться. Я думал об этом с большой неохотой. Ноги горели, тело болело, из него будто бы вытрясли последние силы, голова – в лихорадочном бреду. Из основного лагеря прибыли еще охранники и какой-то руководящий персонал, чтобы попытаться подбодрить нас. Сегодня нам предстояло преодолеть относительно немного, всего 13 километров! Первые шаги дались довольно легко, но вскоре стала наблюдаться та же картина, что и вчера, только на этот раз упавших без сил, тех, что не смог продолжить путь, оказалось гораздо больше. Наконец русские стали принимать меры. Они стали собирать самых слабых, тех, кто упал по дороге, и отвозить их до ближайшего населенного пункта на санях, в которые были запряжены маленькие лошадки. Говорят, что за последние три дня умерло много народа.