Два пути. Русская философия как литература. Русское искусство в постисторических контекстах - Евгений Викторович Барабанов

знаний автора как в области русского искусства (теорий и практик авангарда 20-х годов) и всех художественных и идейных течений, рожденных в пространстве неофициального искусства после сталинской поры, так и в истории западноевропейского авангарда, его основных направлений и своеобразных особенностей творчества каждого из его ведущих имен. Это знание дало ему возможность постигнуть порой видимые, а порой только угадываемые инспирации этих взаимовлияний в предложенном для русского зрителя искусстве. В результате интеллектуальных и созерцательных свидетельских постижений мистериальных отражений, которые живут в душе русского и западного искусства, и родился Евгений Барабанов как глубокий исследователь процессов, которым посвящен данный сборник его трудов по искусству. Поэтому статья «Зеркальные мистерии нуля» может явиться прологом к нему.

«Место искусства». 1991 г., журнал «Творчество». Статья написана в стиле постмодерного многоголосия, затрагивая теоретически проблему топографии и топологии искусства. Автор подходит к анализу московской сцены, уже пользуясь терминологическим языком современной философии. Он говорит о метаморфозах, в которых на протяжении человеческой истории искусство занимало место в объеме культуры. Он анализирует искусство в пространстве мышления постмодернизма, где функции художника и зрителя резко изменились. «Современный зритель – не отчужденный наблюдатель, ученик или потребитель, но активный соучастник события искусства», – говорит Е. Барабанов. В этом контексте произошли трансформации отношений не только между зрителем и художником, но и между художником и критиком – теоретиком искусства. В поисках универсальности необычайно важными оказались не только выставки, но и теории и даже мемуары самих художников. И завершается статья словами: «Таким образом, место искусства обретает еще одну устойчивую манифестацию художника, размышляющего об этом месте перед ускользающим фактом проблематичности или даже отсутствия топоса…».

В 1996 году появляется статья «История после истории», написанная для каталога выставки в русских музеях собрания немецких коллекционеров Кенды и Якоба Бар-Гера. Выставка называлась: «Нонконформисты. Второй русский авангард». То есть через 20 лет Е. Барабанов рассматривает ту же историю, которая им ранее была описана, но уже в совершенно новом времени, в статусе свободы, за которую боролись его идейные бунтари. В этом более развернутом тексте ему удалось проследить развитие и становление так называемого нонконформизма, выявить и достаточно живо и ярко прописать все наиболее отчетливо сформировавшиеся в нем течения и, самое главное, – насколько название выставки «Нонконформисты. Второй русский авангард» отвечает сути того процесса, которым альтернативное официальному искусство жило и эволюционировало. И как проницательно верно заметил Е. Барабанов, приведя слова Ролана Барта, о котором в ту пору никто не мог знать из художников, именующихся нонконформистами и авангардистами: «Быть авангардом – значит распознавать умершее». А именно это качество могло объединить представителей всех названных и осмысленных в нем автором течений – от абстракционистов через фантастов, символистов и метафизиков до концептуалистов и соц. артистов. Статья Е. Барабанова названа «Истории после истории». Фундаментально осветив весь процесс, он вывел имена художников, чье творчество вопреки разного рода переменам было исполнено собственной судьбы и в своей экзистенции питалось вечными смыслами, а не пыталось соревноваться с корифеями от искусства по ту сторону русской границы. Создав серию именных портретов художников от Вл. Яковлева до Г. Брускина, назвав их непокоренными, он завершает свой анализ четким выводом. При сравнении «второго авангарда» (в лице художников, представленных в коллекции Кенды и Якоба Бар-Гера) с европейскими тенденциями, а не с отдельными всемирно известными именами, обнаруживается, что среди них «Каждый художник – выверенная формула творческого мироощущения, образ вполне определенного художественно-эстетического сознания, позиции, способа жизни».

К этой проблеме, которая возникла в результате именования коллекционерами Кендой и Якобом своей коллекции как «Второй русский авангард», многими считавшимся необоснованным, Е. Барабанов вернулся в своей написанной уже на несколько лет позже предыдущей, в 2000 году, с посвящением имени уже умершего, можно сказать, дерзкого Якоба Бар-Геры, живой исторически развернутой статье «Непокоренный авангард». Здесь он ярко и подробно прослеживает и рождение, и погребение первого русского авангарда. Здесь слышится яркое восторженное многоголосие его лидеров, жаждущих преобразовать путем революции жизнь и искусство в России, а также весь мир и самого человека. А затем он привел щемящие высказывания этих лидеров, начиная с К. Малевича и кончая Н.Удальцовой, по поводу погребения их утопических надежд и факты последовательной расправы государства над всем, имеющим инакомыслие, путем расстрелов, арестов, высылок, запретов. В статье прекрасно, исторически детально продемонстрированы в документах – десятилетиями живущие карательные меры, применяемые государством ко всему живому и, в частности, к искусству. И только послесталинское поколение художников, тоже прошедшее через многообразные препоны государства, сохранив свою независимость, можно сказать, подвижнически начало прорывать этот застой. И в этом бунте Е. Барабанов видит родственные связи их с первым авангардом, хотя «второй» никоим образом не помышлял о переделке мирового человечества и не вступал в конфликт с Божественным создателем. Странно, что такая замечательная статья в свое время не была опубликована.

Зато в статье «Время перемен», написанной в 2006 году к каталогу «Искусство 1960–1985 в Советском Союзе», это явление рассматривается уже в новом ракурсе в дискурсе истории искусства с желанием прояснить «в какой мере слова и сочетания “нонконформизм”, “нонконформистское искусство”, “художники-нонконформисты” могут приниматься в статусе понятий, а не метафор?.. Могут ли они служить опорой актам мышления, суждений, умозаключений, обоснованных оценок?».

«Вольный воздух московского гетто» (2011) – это еще один свежий взгляд на феномен, казалось бы, уже столь изученный самим автором, – существование московских художников-неофициалов. Но здесь во главу угла им поставлен анализ взаимосвязей контекстов исторического, художественного, общекультурного и музейного. И из осмысленных им предикатов истории, из множественных разнообразных и достаточно выразительных высказываний самих художников выявляется достоверная картина генезиса творчества московского гетто. Говоря словами автора, «Разнообразие форм и образов независимого искусства открыло непривычное для послесталинских лет понимание того, что действительность не есть только контролируемая властью данность, но также задание, задача, предлагающая художникам и зрителям быть творцом новой реальности: реальности свободы».

Иным, в некотором роде примыкающим к статье о выставке К. и Я. Бар-Гера, является эссе «Метафизическая живопись». Ибо в нем под увеличительным стеклом говорится об одном уже описанном в предыдущей статье направлении. Названы и достаточно охарактеризованы имена художников данного направления. Это В. Вейсберг, Д. Краснопевцев, М. Шварцман, Э. Штейнберг. Здесь тонко прослеживаются и описываются особенности творчества каждого из них. Автор в этом эссе рассматривает существенное отличие русских художников-метафизиков от итальянских, где впервые зародилось и было проименовано это творческое течение, зачинателем которого были Джорджо де Кирико, позднее Карло Карра, а затем Джорджо Моранди. Надо заметить, что всякий раз, когда Е. Барабанов говорит о тех или иных проблемах, появившихся в русском искусстве,