Два пути. Русская философия как литература. Русское искусство в постисторических контекстах - Евгений Викторович Барабанов

жизни русского искусства посвящена статья Е. Барабанова «Смерть живописи в девяностых». Борьба с живописью началась не в девяностых, а намного-намного раньше и шла она постепенно, как параллельно с ней шло восхождение на престол искусства фотографии, которая заняв среди родов других древних искусств почти равное с ними место, начинает оказывать влияние и на их природу. Истории метаморфоз фотографии, появившейся только в XIX веке в виде дагерротипа, и стремительной трансформации ее художественных и технических возможностей посвящена статья «Возможность невозможного».

В статьях «Ресурс этического» и «Стадия рефлексии», написанных в 2005 году, присутствует некая общность смыслов и перекличек. Отталкиваясь от этики Канта, через Ницше с его смертью Бога, экзистенциализм Хайдеггера, затем послевоенного Т. Адорно, Е. Барабанов подходит к новым философам. Он подробно останавливается на философии Э. Левинаса с его «нейтральным бытием», порывающим с господством порядка тотальности. Именно эти философские смыслы являются стимулом практик современных западных художников. Текст заканчивается итоговым, я бы сказала, взволнованным вопросом. «Сегодняшний день подводит к пересмотру прежних границ рефлексии и ее предмета – границ того, что мы могли бы видеть и познавать, не предавая этического».

«Постсоветская художественная субъективность». Подзаголовок «Стратегия vs рефлексия». Темой, а точнее, проблемой этого аналитического и одновременно исторического текста является наблюдение изменений смыслов рефлексии в зависимости от смены парадигм, свершившихся за последние полвека в гуманитарной и художественной сферах. Когда переход от экзистенциалистской феноменологической рефлексии к структуралистской, а позднее – к постструктуралистской повлиял как на практику искусства, так и на его восприятие – Е. Барабанов подробно рассматривает все стадии этих перемен до собственного отказа от рефлексии. Отказ, как считает Е. Барабанов, был подготовлен загодя, еще негативным к ней отношением либерально-демократической тенденции в русской литературе XIX века. В ней данное крыло литераторов видело главного врага «естественности» и «здоровья» личности. «И теперь уже не рефлексия, но правильные стратегии должны подтвердить… «естественность» и «здоровье» образов актуальности, на которую «нацелена современная художественная субъективность» – такими достаточно тревожными словами завершает автор свои мысли о рефлексии.

Статья «Мера вещей. Образ человека в русском искусстве» написана для каталога выставки, куратором которой сам он и являлся. В ней прослеживается история эволюции постулата афинского софиста Протагора: «человек есть мера всех вещей». Путь этот проходит через коррекцию почти его современника идеалиста Платона, а далее идет к ветхозаветному постулату, где мерой всего является Бог, и завершается новозаветной истиной, где Иисус Христос – «Путь, истина и жизнь». Богочеловек Иисус Христос становится масштабом, мерой, критерием для всякого человека, отождествляющего себя с христианской верой и культурой. И, согласно исторической хронологии, автор через икону, затем живописную образность важнейших исторических эпох подводит читателя и зрителя к современному искусству, как бы утратившему и образ, и самого человека. Здесь он снова возвращается к дискурсу о современном искусстве – искусству постпостмодерна. Этот замечательный дискурс имеет свое продолжение и в текстах устных выступлений Е. Барабанова за круглым столом на важных для современности конференциях. Одна из них-об отношениях Церкви и современного искусства в журнале «Нескучный сад» (2008 г.). Другая – в Институте философии под названием «Что такое искусство?» Особенно убедительно и со свойственной ему внятностью Е. Барабанов высказывает выношенные им за годы обдумывания мысли, с надеждой вопрошающие, но достаточно радикальные для среды современных русских философов. Заканчивает он свое выступление такими словами: «… по ту сторону всех “непонятно” и “бессмысленно” современное искусство обнаруживает удивительную силу преодоления абсурда утверждением осмысленности движения к новой действительности. Притом, что именно здесь – в неотступном утверждении нового – явственно различимы “вечные вопросы”: “кто мы?”,“откуда при шли?”, “куда идем?”. В каждом из них – утвердительное “да”… “да” новому отношению к будущему, но без обожествления прогресса и прочих утопий великого обновления,“да” настоящему, но не абсолютизации “вечной” современности, оторванной от прошлого и будущего».

В итоге хочется сказать: все, что написал Евгений Барабанов об искусстве, поражает богатством знаний, углубленностью подходов, тонкостью наблюдений и смелостью вопросов, которые нам преподносит дыхание современного искусства.

Г. Маневич

Февраль 2024 года, г. Москва

Сентябрьская выставка московских художников 1975 года

1. «Год искусства»

Утром 15 сентября 1974 года небольшая группа московских художников появилась со своими картинами на одном из пустырей Беляева. Был ли это акт отчаяния, безысходности, дерзости? Вопреки запретам, цензуре и всеобщему замалчиванию художники решились заявить о своем существовании, о том, что они нуждаются в зрителе и стремятся к диалогу.

Эта первая выставка на открытом воздухе по существу так и не состоялась – художников и зрителей встретили поливальные машины, бульдозеры, милиция, дружинники. Некоторые картины были уничтожены. Казалось, всё кончено… Однако дальнейшим событиям – вплоть до сентября нашего, 1975, года – суждено было развиваться иначе.

29 сентября в Измайловском парке состоялась еще одна, на этот раз уже разрешенная властями, большая бесцензурная выставка картин на открытом воздухе. В ней приняло участие более 60 художников. Спонтанно, без специально продуманного плана экспозиции они либо расставляли вокруг мольбертов свои произведения, либо просто держали их в руках. То, что десятилетиями не выходило за пороги мастерских, подвалов и чердаков и было известно лишь небольшому кружку приятелей и знакомых – предстало теперь перед многотысячной толпой зрителей во всю ширь измайловского поля. И что особенно важно: художники разных возрастов, разных эстетических ориентации и стилистических направлений встретились не только лицом к лицу со зрителем, но и впервые узнали о существовании друг друга. Оказалось: в глухой, немотствующей среде многие из них независимо друг от друга обдумывали общие проблемы и – что удивительно – находили порой сходные решения.

Измайловская выставка продолжалась всего лишь четыре часа. У всех одно ощущение: «четыре часа свободы!» Свободы не своеволия, не вызывающего бесчинства, не эстетического «терроризма», не мимолетного и отчаянного «всё дозволено», но суверенного творческого права, поиска, мужества, нравственной ответственности. Ощущение неосознанного духовного сдвига. Выставка обнадёживала, заставляла новыми глазами посмотреть в будущее, иначе осмыслить судьбу нашей культуры…

Ежедневно выставку посещало около 2–3 тысяч человек. Но чтобы попасть на неё, иногда приходилось стоять в очереди по 5–6 часов.

И действительно, после выставки на открытом воздухе в Измайлово события в мире «неофициального» искусства стали развиваться неожиданно бурно: несколько дней не закрывались для посетителей двери в квартиру коллекционера А. Д. Глезера; затем – большая выставка Двадцати московских художников в павильоне Пчеловодства на Выставке достижений народного хозяйства; после неё – выставка в Ленинграде; несколько позже – весенний просмотр работ к предполагаемой Всесоюзной выставке, проходивший в мастерских и квартирах московских художников; и, наконец, – десятидневная