Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

женщин, не считавшихся ни достаточно умными, ни достойными жизнеописания, сохранялся до 1940‐х годов. “Если вам довелось получить какие‐нибудь знания, храните это в глубокой тайне”, – вспоминала Мэри Уолстонкрафт наставления отца своим дочерям в 1774 году[997]. Его современник Сэмюэл Джонсон соглашался: “Мужчина, как правило, предпочтет иметь дома хороший обед, а не жену, говорящую по‐гречески”[998]. Два года спустя Эбигейл Адамс в письме мужу призвала “вспомнить о дамах” в новом своде законов. Второй президент США решительно отказался: “Будь уверена, мы не настолько глупы, чтобы упразднить наши мужские порядки”.

Героиня романа Джейн Остин “Нортенгерское аббатство” (1803) [Кэтрин Морланд] находит историю скучной: “Я иногда читаю исторические книги по обязанности, но они меня только злят или усыпляют. Споры королей и пап, с войнами или чумой на каждой странице! Мужчины – ничтожества, о женщинах вообще почти не говорится – все это невыносимо”[999]. Спор продолжился в “Доводах рассудка” (1818): когда Энн Эллиот заявляет, что женщины отличаются большим, нежели мужчины, постоянством, капитан Харвил возражает: “Все сочинения против вас, в стихах и в прозе… Да ведь вы скажете небось, что книги‐то сочиняют мужчины”. Энн остается лишь согласиться: “У мужчин куда более средств отстаивать свои взгляды. Образованность их куда выше нашей; перо издавна в их руках”[1000]. Герцогиня Девонширская Джорджиана Кавендиш (1757–1806), скандально известная современница Остин, записала в дневнике, что история – это вовсе не история, а нечто такое, что выглядит очень похоже на историю, пока не узнаешь правду.

Происходили перемены – запоздалые и беспорядочные. Как и прежде, большинство сколько‐нибудь заметных женщин-историков выходило из среды крупной буржуазии или знати. Типичный пример – глубоко нетипичная и неугомонная Мэри Уортли-Монтегю (1689–1762). Она выросла в роскоши в ноттингемширском поместье Торсби-холл. Чтобы “умыкнуть” образование, она, кроме наставлений презираемой воспитательницы, пользовалась огромной отцовской библиотекой и самостоятельно изучила латинский язык, владение которым еще считалось прерогативой мужчин. Умная и язвительная красавица к двадцати с небольшим годам приобрела двух впечатляющих поклонников: Эдварда Уортли-Монтегю – дипломата, получившего юридическое образование, и человека с чудным именем Клотуорти Скеффингтон. Отец Мэри, к тому времени ставший маркизом Дорчестерским, понуждал ее выйти за Скеффингтона, будущего ирландского пэра, и девушка закономерно сбежала с дипломатом. Они поженились. В 1716 году Эдварда Уортли-Монтегю назначили послом в Турции. После пребывания в Стамбуле леди Мэри отправила на родину ряд писем (в том числе несколько – своему другу Александру Поупу) об Османской империи. Будучи опубликованы после ее смерти, “Турецкие письма” вдохновили других женщин – авторов путевой прозы.

Мэри Уортли-Монтегю описала посещение турецкой бани. Турчанки, приведенные видом ее корсета в ужас, воскликнули, что “мужья в Англии гораздо хуже, чем на Востоке, они запирают жен в маленькие ящики”[1001]. Мэри высмеивала европейские травелоги своего времени, видя в них собрание “банальных замечаний… легкомысленных… мальчишек, запомнивших лишь, где они нашли лучшее вино или самых привлекательных женщин”[1002]. Автор часто подчеркивает, что ее письма содержат иные (и, как она утверждает, более точные) сведения, чем у путешественников-мужчин: “Вас, вероятно, удивит рассказ столь отличный от того, чем обычно потчуют авторы путевых очерков, с большой охотой рассуждающие о том, чего сами не знают”. Мэри Уортли-Монтегю, кроме того, была талантливой поэтессой и в героических двустишиях в оде “Константинополь” описала прошлое Англии и Турции с плутами, щеголями, развратниками, делающими карьеру политиками – всеми, кто составлял колорит в известных ей столицах.

Еще две женщины продемонстрировали в историографии и многом другом новый, революционный дух: Мэри Уолстонкрафт (1759–1797) и Анна-Луиза Жермена де Сталь-Гольштейн (1766–1817).

Мэри Уолстонкрафт, философ и писательница, известна в основном своими путевыми заметками и трактатом “В защиту прав женщин” (1792), но в 1794 году опубликовала “Исторический и моральный взгляд на Французскую революцию и произведенный ею в Европе эффект”. Английский историк Том Фернисс назвал эту работу самой недооцененной из девятнадцати книг Уолстонкрафт, но тем не менее лучшей, отразившей ее недюжинный талант журналиста[1003].

В 1792 году, после разрыва безрадостной связи с Иоганном-Генрихом Фюсли, женатым и очень неуравновешенным художником-швейцарцем, тридцатитрехлетняя и по‐прежнему решительно противящаяся браку Мэри Уолстонкрафт уехала в Париж. Она желала принять участие в драматических событиях, которые приветствовала в своей “Защите прав человека” (1790). Этот трактат явился ответом на критику консерватором Эдмундом Берком случившегося в декабре. Уолстонкрафт стала свидетельницей того, как низложенного Людовика XVI судил Конвент, и записала, что, к своему удивлению, “из моих глаз невольно полились слезы, когда я увидела Людовика сидящим с большим, чем я ждала от его нрава, достоинством, в наемной карете и отправляющимся навстречу смерти… Хотя рассудок спокоен, я не могу отринуть яркие образы, весь день наполнявшие мое воображение”. Мэри Уолстонкрафт была убежденной республиканкой, но верила собственным глазам.

Она оставалась во Франции более двух лет. Хотя Мэри Уолстонкрафт не имела исторического образования, она по периодике, письмам и документам смогла выяснить, как отнеслись к революции простые французы, и ее книга противопоставлена, по выражению Фернисса, “истерии” англичан, увидевших в революции всенародное помешательство. Уолстонкрафт доказывала, что к революции (“великолепная возможность добыть больше добродетели и счастья, чем доселе озаряли наш мир”) с неизбежностью привели определенные общественно-экономические и политические условия.

Предыдущие книги принесли Уолстонкрафт литературную известность. Тем не менее она почти не получила поддержки от других интеллектуалов, и многие высмеивали ее. Уолстонкрафт преследовали несчастья. В Париже она влюбилась в американского авантюриста Гилберта Имлея и родила ему дочь Фанни. Сначала они были счастливы (даже во время террора), но отлучки Имлея и упреки Мэри сделали свое дело. В апреле 1795 года Имлей, утративший к любовнице интерес, уехал в Англию. Уолстонкрафт, стремясь к примирению, вернулась в Лондон, однако он издевательски ее отверг. Она дважды пыталась покончить с собой (в первый раз приняла опиумную настойку, во второй – попыталась утопиться), и дважды ее спасли. Она приняла разрыв с Имлеем. В 1797 году у Мэри начался роман с философом, политическим журналистом, диссентером Уильямом Годвином. Когда она забеременела, пара поженилась, чтобы ребенок был законнорожденным (впоследствии их дочь выйдет замуж за Перси Биши Шелли и сочинит “Франкенштейна”). При родах часть плаценты не вышла, и началось заражение. После нескольких дней агонии Мэри умерла – всего тридцати восьми лет.

В 1982 году, работая в английском издательстве Hodder & Stoughton, я предложил биографу Ричарду Холмсу, уже написавшему отмеченную наградами биографию Шелли, отправиться по следам знаменитых путешественников прошлого по Франции и Италии. Итогом стала книга “Отпечатки. Приключения биографа романтиков”, и вторым персонажем Холмса стала Мэри