Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

Саймон Шама говорит о ее “ясном, удивительно строгом уме”[1018], но, как правило, Веджвуд держала свое мнение при себе. Она не принадлежала ни к какой “школе”, но не работала и в вакууме. Она задумывала, но не завершила трилогию о Гражданской войне; возможно, ее обескуражила, а может, даже испугала (по мнению Роуса) та ненависть, которой ученые окружили эту тему[1019]. Ее, избегавшую скандалов, отталкивали догматизм, к которому пришла историография, и грубость, с которой ученые относились друг к другу. Веджвуд объясняла, что ей интереснее, как все происходило, а не почему. “Я постаралась описать многообразие, энергичность и несовершенство, а также религию и образ правления Британских островов в XVII веке, намеренно избегая анализа [ее курсив], и вместо того дать представление о кипучем и колоритном беспорядке”, – писала она в “Королевском мире”.

По мнению автора из Economist, Веджвуд “обладала писательским даром, позволяющим проникать в характер гигантов истории”, и прямо отстаивала поэтический характер исторического воображения, допуская, что при любом стиле вероятны искажения. Она предложила собственную альтернативу ясности и четкости теории: “Для меня вся ценность изучения истории заключается в восхитительном нарушении определенности, постоянном подчеркивании разности точек зрения… Не отсутствие предубеждений делает историю скучной, а отсутствие страсти”[1020].

Веджвуд, всегда любезная и уделявшая время добрым делам (она была президентом ПЕН-клуба, Общества авторов, а также, по собственным словам, “всех без исключения наградных комитетов”), с успехом выступала в эфире и с лекциями. На ее счету, кроме прочего, “Монтроз” (1952; краткая биография блестящего шотландского военачальника, взявшего сторону Карла I), два сборника эссе: “Бархатные штудии” (Velvet Studies, 1946) и “Истина и суждение” (1960), два перевода: биография Карла V, написанная Карлом Бранди (1939), и “Аутодафе” (1946) Элиаса Канетти. Последней работой Веджвуд стал двухтомный очерк всемирной истории, и прежде чем нездоровье помешало работе, она успела закончить первый том “Добыча времени” (Spoils of Time, 1984). Канетти рассказывал, что Веджвуд связалась с ним, прочитав по‐немецки его роман:

Вероника была невысокой, чернявой и слегка полноватой – совсем не как ваша типичная англичанка. Она объясняла свой облик кельтскими корнями. Она все понимала с полуслова, все запоминала, мгновенно реагировала. В Англии, где столько зануд, она была, безусловно, прямой их противоположностью – человеком, с которым никогда не скучно, но она никогда не была уверена в своем влиянии на других и вечно подозревала, что ее не принимают всерьез… Она не была физически привлекательной. Лицо широковатое, плоское, выражение жалкое, довольно неловка в движениях, но голос теплый, глубокий и звучный. Если только слышать ее, наверное, можно было влюбиться, и, как я со временем узнал, и в самом деле не один мужчина поддался чарам ее голоса и знаний. Но они не были теми, кого она искала: ее восхищали великие исторические деятели… Она опосредованно проживала их жизни, что не очень‐то характерно для историка. Она обладала чутьем к страсти и достоверности[1021].

В этом случае страстный ловелас Канетти не очень‐то проницателен. Во времена, когда женщины утверждались во многих сферах, Веджвуд шла в авангарде, она почти семьдесят лет открыто прожила с Жаклин Хоуп-Уоллис, государственной служащей, и носила мужскую одежду дома, в сельском Сассексе, или когда осматривала места сражений. При этом она в десятилетия, когда был популярен феминизм, воздерживалась от политических выступлений.

Другие женщины-историки были воинственнее. К 1913 году феминизм (сначала с прописной буквы – Feminism) сделался расхожим в США[1022]. Во время Первой мировой войны в Англии более 1 миллиона женщин получило оплачиваемую работу вне дома (на оружейных фабриках, машиностроительных заводах, в полиции). По английскому закону “О народном представительстве” (1918) избирательное право при некоторых дополнительных условиях получили все совершеннолетние мужчины и женщин старше тридцати лет. В 1928 году избирательные права мужчин и женщины были уравнены. К 1930 году этому примеру последовали почти все развитые страны (но француженки получили право голоса лишь в 1945 году, а швейцарки – в 1971‐м). Увы, политическое равноправие – не то же самое, что равноправие культурное. В 1963 году Бетти Фридан в книге “Загадка женственности” озвучила мнение женщин, недовольных тем, что после колледжа им навязали роль домохозяек. В следующие десять лет “освобождение женщин” – [английское] выражение, появившееся в 1964 году, – стало расхожим (французский аналог, libération des femmes, появился еще в 1911 году).

Феминизму 1960‐х годов было свойственно более активное, чем прежде, получение женщинами высшего образования, в том числе исторического. Этому способствовал новый интеллектуальный климат. “Феминистская история” стремилась привнести гендерные отношения во все аспекты исторического исследования. Она пыталась заниматься двумя проблемами: устранением женщин из исторического нарратива и негативным представлением о них в работах прошлого. В октябре 2000 года Сьюзан Педерсон, историк из Колумбийского университета, объяснила:

Если мы примем феминизм как склад ума, предполагающий, что различия и неравенство полов есть результат исторических процессов и что они не безусловно “естественны”, то сможем понять, почему у феминистской истории всегда двойная задача. С одной стороны, она стремится вернуть жизнь, опыт и образ мышления женщин из‐под гнета высокомерия и безвестности, который так противоестественно на них наложен, с другой – пересмотреть и переработать весь исторический нарратив, чтобы раскрыть строение гендера и его механизмы[1023].

Историки-феминистки указывали на отсутствие женщин в классических произведениях. За новаторской книгой Шейлы Роуботэм “Вычеркнутые из истории”[1024] последовали подробные исследования о жизни женщин, в том числе об их труде, участии в профсоюзном движении, о домашнем быте и сексуальности. Но не все просто. В статье 2013 года Хилари Мантел выразилась: “Нередко, когда вам хочется написать о женщинах в истории, приходится искажать историю или же подменять факты выдумкой. Приходится притворяться, что отдельные женщины играли большую роль, чем на самом деле, или что нам известно о них более, чем мы знаем”[1025]. Это важная поправка, но “история” уже искажена вычеркиванием из нее женщин, и новый подход изменил изыскания в этой области к лучшему. Дало о себе знать новое поколение: Розалин Баксендолл (1939–2015), Линда Гордон (род. 1940), Камилла Палья (род. 1947) и снявшая телесериал об истории женщин Аманда Форман (род. 1968), и заново открыто старое: Бетти Беренс (1904–1989), Герда Лернер (1920–2013), даже крайне консервативная Гертруда Гиммельфарб (1922–2019). Лауреат Пулитцеровской премии Кэролин Кизер (1924–2014) написала:

  Мы хранители самой сокровенной тайны мира:

  Всего-навсего