Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

Уолстонкрафт, чьи приключения он сравнил с собственным опытом наблюдения за студенческими волнениями 1968 года в Париже. “Меня восхитила история пребывания Мэри во Франции, – завершает Холмс рассказ. – Отвага и стойкость и замечательная добросовестность в описании собственного революционного опыта сделали ее одной из миллиона. Она способствовала тому, что мое представление о революции совершенно изменилось”[1004]. Далее Холмс цитирует последнюю из опубликованных ею книг – “Письма, написанные во время краткого пребывания в Швеции, Норвегии и Дании”, в которой Уолстонкрафт восхищается вольными фермерами севера Скандинавии:

Мне нужна вера. Воображение толкает меня искать убежища в таком приюте от всех огорчений и неприятностей, мне грозивших; но рассудок увлекает меня обратно, нашептывая, что мир таков, как прежде, что человек остается тем же соединением слабости и безрассудства, которое по временам возбуждает любовь и отвращение, восхищение и презрение.

Вдовец Уильям Годвин заметил, что “Письма” – книга того рода, который заставляет немедленно влюбиться в автора.

Возможно, мадам де Сталь была не такой уж привлекательной, зато грозной. По мнению Байрона, она была “первой писательницей этой эпохи, а может, и всех эпох”, а авторы великой Универсальной биографии (Biographie universelle) XIX века окрестили ее “Вольтером в юбке”. Мадам де Сталь – француженка родом из Швейцарии и состоящая в браке со шведом – своими глазами наблюдала эпоху Просвещения, революцию, террор, возвышение и падение Наполеона[1005]. Она была главным критиком Бонапарта (которого сравнивала с Макиавелли). Когда он запретил ей жить в Париже, она отправилась в Германию. “Я не знала, что из меня получится”. Остроумный и блестящий полемист, человек огромного жизнелюбия, она часто – даже бросаясь в водоворот политики и общественной жизни – носила броские, вызывающие наряды (отметим ее роскошные тюрбаны). Среди ее любовников числились граф Нарбонн-Лара (ее усилиями получивший в 1791 году пост военного министра), Талейран (сделавшийся министром иностранных дел – снова благодаря ее вмешательству) и писатель Бенжамен Констан. С ним мадам де Сталь составила одну из самых заметных интеллектуальных пар своего времени, и в 1814 году ее современница заметила: “Три великие силы борются с Наполеоном за душу Европы: Англия, Россия и мадам де Сталь”. Толстой в эпилоге к роману “Война и мир” причисляет ее к историческим силам, повлиявшим на жизнь миллионов французов. У ее одра сошлись Шатобриан и Веллингтон.

Полное собрание сочинений мадам де Сталь составляет семнадцать томов. Среди ее работ есть романы и путевые заметки, в которых на первое место поставлены страсть (она считала романы Остин отвратительными) и сопротивление властям предержащим. Жермена де Сталь написала два исторических романа: “Дельфина” (1802; он особенно разозлил Наполеона) и “Коринна, или Италия” (1807) – о проблемах женского художественного творчества в Англии и Италии, странах радикально различных в культурном отношении. Кроме того, де Сталь опубликовала книгу “О Германии” (1813; название заимствовано у Тацита, хотя такой страны еще не существовало), в которой ввела термин “романтизм”, и двухтомные “Размышления о Французской революции”. В первый год английской публикации “Размышлений” (напечатанных в 1818 году, посмертно) было продано 60 тысяч экземпляров. Враждовать с ней было опасно[1006]. Талейран заметил, что ей нравилось выбрасывать людей за борт просто затем, чтобы иметь удовольствие спасать их[1007], а Байрон рассудил так: “У себя дома она очень любезна. В чьем‐либо чужом доме вы желали, чтобы она ушла, вернулась к себе”[1008]. Впрочем, в любом случае “ей следовало бы быть мужчиной”. Тем не менее она вместе с Уолстонкрафт проложила дорогу новому взгляду на историю – женскому взгляду.

Через поколение Люси Эйкин (Айкин; 1781–1864; из известной унитарианской семьи) написала более двадцати книг (некоторые – под псевдонимом “Мэри Годольфин”), среди них – мемуары, стихи и три важные исторические работы (все двухтомные) о дворах Елизаветы I, Иакова I и Карла I. Люси вполне могла никогда не взяться за перо. По словам ее биографа Джери Уолтон, “хотя ее семья обнаруживала литературные наклонности, на первых порах она казалась неспособной научиться читать”[1009]. Бабушка, наблюдая за судорожными попытками Люси, прозвала ее “маленькой тупицей”. К счастью, в свое время девочка все же научилась читать – и не только по‐английски, но и по‐французски, по‐итальянски и по‐латыни. И люди читали ее книги. Хотя в них почти не упоминались Великая армада или Гражданская война, взгляд Эйкин на придворную жизнь казался взглядом посвященного, и ее “Воспоминания о дворе Иакова I” и “Воспоминания о дворе Карла I” оказались достаточно популярны (в том числе в Америке) для того, чтобы их быстро переиздали.

Большую часть своей жизни Эйкин не покидала семью – как и добродушная старая дева Агнес Стрикленд (1796–1874) из Саффолка. Она была одной из шести сестер (всего детей было девять) и напечатала несколько чрезвычайно популярных исторических биографий. Наибольшую известность получил двенадцатитомник “Жизнь английских королев”. Отец дал Агнес и ее сестрам образование, поскольку считал, что женский ум нуждается в “укреплении” – хотя бы и для того, чтобы участвовать в серьезном разговоре с мужчинами. Томас Стрикленд умер рано, и его дети взялись за перо ради заработка (писателем не стала лишь одна из сестер – Сара). Элизабет, старшая сестра Агнес, помогала в изысканиях и сама много работала над текстом (она автор 19 из 33 биографий английских королев), но решительно отказалась выйти из тени, и Агнес обозначили как единственного автора. Она была общительной и рада известности, поэтому положение всех устраивало. Одна только королева Виктория, кажется, догадалась, что книги написаны двумя авторами.

Авторы “Национального биографического словаря” суровы к Агнес:

Мисс Стрикленд была усердным и трудолюбивым автором, но ей недоставало рассудительности и критичности, необходимых для того, чтобы отдать должное первоисточникам. Это, вкупе с ее удивительной привязанностью к Марии [Стюарт], королеве Шотландии, и сильными предубеждениями тори, умаляет ценность ее выводов. Ее литературный стиль вял, а популярность книг в большой мере обусловлена включением в них пустых толков и бытовых подробностей[1010].

Другие критики оказались великодушнее. В 1972 году Антония Фрейзер в предисловии к репринтному изданию “Жизни королев” признала мисс Стрикленд значительной фигурой, которая “основала целую школу живой, легкой истории, призванной увлечь и рядового читателя, которого не удовлетворял… ни ученый педант, ни автор исторических романов с его слишком живым воображением”[1011]. Можно предположить, что “рядовой читатель” гораздо чаще оказывался “читательницей”, ведь в этих книгах первоочередное внимание уделялось “женским” темам, они полны замечаний о костюме, этикете и кухне. Но Агнес Стрикленд была настоящим первопроходцем и