Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

“Массивный, с брюшком, в мешковатом мундире… он производил впечатление человека благочестивого и наивного – два качества, которые не были главными чертами его характера”[1035]. Она всегда ценила красноречие[1036].

В конце концов исторический истеблишмент уступил. В 1978 году Барбару Такман избрали в Американскую академию искусств и наук, а год спустя она стала первой женщиной – президентом Американской академии искусств и литературы. Такман вошла в попечительский совет Радклиффского колледжа, читала лекции в Гарварде, а в 1980 году получила за “Загадку XIV века” национальную книжную премию. В том же году ее пригласили прочитать Джефферсоновскую лекцию (это высшая государственная награда за достижения в гуманитарных науках). Такман назвала ее “Лучшие мгновения человечества”. И конечно, то было одно из ее собственных лучших мгновений.

Круг интересов Такман необычайно широк: она писала о Средних веках и Ренессансе, об Американской революции, о 1900 годе и войне во Вьетнаме. К моменту выхода ее книги о Стилуэлле женщины-историки занимались не только темами, важными для собственно женского опыта, но писали обо всем. В книге эссе 1999 года, посвященного женщинам-историкам, пишущим о женщинах, отмечалось, что двадцать из них избрали своими темами: вооружения и экономику Третьего рейха, французские салоны и магазины XVIII века, европейские движения за мир, немецких историков XIX века, Третью Французскую республику, жизнь в Момбасе (Кения), формирование гражданства США, преступность и общество Севильи в начале Нового времени – диапазон настолько широкий, насколько можно представить[1037].

Пусть так, но пишущие о женщинах историки сталкиваются, например, со следующим затруднением: архивы и библиотеки редко каталогизируют материалы так, как следует. Так, если студентка пыталась выяснить, каково жилось солдатам в эпоху Гражданской войны в Америке, она находила множество книг, посвященных непосредственно этому вопросу, но если она желала узнать о жизни женщин в тот же период, приходилось довольствоваться дневниками женщин, остававшихся во время войны дома, или редкими автобиографиями медсестер, разведчиц или ушедших на фронт женщин, переодетых мужчинами. Исследователи выуживают женские дневники и сочинения из массивов семейной переписки, которые числятся в каталогах под именами членов семьи – мужчин. Во многих исторических документах отражен взгляд мужчины из привилегированного слоя, а это затрудняет непредвзятое, на основе надежных источников, исследование. Истории женщин нужно наверстать время.

Очевидной наследницей авторитета и популярности Барбары Такман стала Дорис Кирнс-Гудвин (род. 1943), которая своим успехом (необычный для женщины-историка случай) дважды обязана мужской протекции. Первый случай – семейный. Дорис, дочь ирландских иммигрантов, приобрела страсть к бейсболу, и в детстве она, как и отец, была преданным поклонником команды Brooklyn Dodgers. Днем отец работал и посещать матчи не мог, поэтому он поручил ей конспектировать радиопередачи и пересказывать ход событий после своего возвращения домой. Кирнс-Гудвин называла это своим первым опытом в историографии. Бейсбол на всю жизнь стал ее страстью.

Второй случай связан с ее пребыванием в Вашингтоне в 1967 году в качестве стипендиатки Белого дома. Президент Джонсон хотел сделать ее своей помощницей, но тогда она только что написала для New Republic статью “Как свалить Линдона Джонсона” и к тому же была активисткой антивоенного движения. Перспектива работы в Белом доме быстро испарилась, однако ее не отослали с позором. “Я была уверена, что он выгонит меня из программы, – вспоминала она, – но он сказал: «Оставьте ее здесь на год, и если я не смогу ее переубедить, то никто не сможет»”[1038]. Неожиданно ей предложили дожность в Министерстве труда, а после того, как Джонсон решил не переизбираться, он пригласил ее обратно в Белый дом в качестве сотрудницы своего аппарата.

В 1975 году Дорис Кирнс, выйдя замуж за спичрайтера Кеннеди и Джонсона, стала Кирнс-Гудвин. После того как Джонсон оставил пост, она десять лет преподавала в Гарварде госуправление и помогла бывшему президенту сочинить мемуары. Их разговоры помогли ей начать собственную писательскую карьеру. Первая книга Кирнс-Гудвин “Линдон Джонсон и американская мечта” (1977) попала в список бестселлеров New York Times.

Кроме того, она нянчила троих малолетних сыновей и писала вторую книгу “Необычное время. Франклин и Элеанора Рузвельт. Тыл Второй мировой войны” (Пулитцеровская премия в 1995 году за лучшее историческое сочинение). За нею последовали очень популярные биографии, в том числе “Фицджеральды и Кеннеди. Американская сага” (1987), “Сотрудничающие соперники. Политический гений Авраама Линкольна” (2005; лег в основу отмеченного “Оскарами” фильма Спилберга “Линкольн”) и “Лидерство в бурные времена” (2018; о четырех президентах, жизнь и деятельность которых она подробно изучала: Линкольна, двоих Рузвельтов и Джонсона, – и том, как они сами понимали лидерские качества и как признавались другими в качестве лидеров).

Кирнс-Гудвин копает не широко, но глубоко. И хотя иногда она пишет неряшливо (“Беспокойно выйдя на улицу, [Линкольн] миновал здание капитолия…”[1039]), ее суждения верны, а стиль, как правило, легок. Ее лучшая книга “Сотрудничающие соперники” – это

рассказ о политическом гении Линкольна, раскрывающемся через удивительный ряд его личных качеств, что позволяло ему заводить дружбу с людьми, прежде ему противостоявшими, сглаживать обиду (иначе она могла перейти в неизбывную вражду), брать на себя ответственность за промахи подчиненных, с легкостью делиться успехом и учиться на ошибках. Он обладал тонким пониманием источников власти… президента, несравненной способностью сохранять в целостности правящую коалицию, твердым пониманием необходимости охранять президентские прерогативы и виртуозным умением выбрать подходящий момент[1040].

Это уже почти Джонсон – в этот раз Сэмюэл Джонсон. Автор объясняет, что Мэри, жена Линкольна, “испытывала то, что тогда считалось неподобающим для дам интересом к политике”[1041]. Еще многие считают рассказ о вашингтонской суете вмешательством в мужские дела, но Кирнс-Гудвин оказалась исключением из этой традиции.

В 1997 году Кирнс-Гудвин опубликовала воспоминания о детстве и смерти родителей (мать умерла, когда Дорис было пятнадцать лет, отец – когда было за двадцать). Она объясняла: “Думаю, это побудило меня рассказывать о тех, кто уже мертв, и так некоторым образом воскресить их… Эти рассказы не позволяют людям умереть. Вот откуда у меня стремление к истории”[1042]. По словам читателя, Кирнс-Гудвин “сумела бы сочинить инструкцию для стиральной машины так, что я, наверное, и ее бы проглотил. У нее дар воссоздавать прошлое настолько выпукло, делать его настолько реальным, настолько правдоподобным, что ощущаешь – ты как будто там и тогда”.

Правда, в ее карьере был один постыдный случай. В январе 2002 года выяснилось, что Кирнс-Гудвин при написании книги “Фицджеральды и Кеннеди” пользовалась, не оговорив этого, несколькими другими работами. В оправдание она заявила, что перепутала собственные записи с чужими цитатами