Гадюка - Биннур Шафак Нигиз

ни о чем не подозревала. Она не знала, что мы засыпаем и просыпаемся вместе, но все же прознала про бал-маскарад и умчалась в магазин той глупой блондинки, чтобы выбрать себе платье. Прошедшая неделя, как и первые недели после моего появления здесь, выдалась совершенно спокойной и без лишних потрясений. В любой момент человек, с которым я была связана узами, мог уехать из города, обрекая меня на верную смерть, но я старалась не думать об этом. Я только что дочитала одну из книг, которую здесь выдавали за анонимное произведение, но я хорошо знала автора и читала ее романы взахлеб. Названия стран и городов, конечно же, были изменены, но все остальное осталось прежним. Я больше не видела Кристал, но прислушалась к совету Мустафы-баба и решила не поднимать эту тему до того дурацкого пробуждения.

Я обхватила себя руками за плечи, и подол свитера слегка задрался, позволяя холоду проникнуть сквозь тонкую ткань черных легинсов. Собрав рукава свитера в ладони, я отвернулась от леса. Я не знала, сработает ли затея с балом, не знала, существовали ли на самом деле узы между мной и тем мужчиной, чей голос я слышала в темном коридоре клуба. В любом случае, последние несколько недель моя жизнь напоминала одну большую неопределенность.

Я молчала, когда Ибрагим спустился по ступенькам крыльца и подошел ко мне. Он обхватил чашку длинными пальцами, просунув их через ручку.

– О чем думаешь? – спросил он, сделав глоток горячего кофе. Он находился здесь уже почти два часа, и они с Эфкеном еще даже не сцепились. Вероятно, он уладил то, что Эфкен поручил ему на прошлой неделе, потому что они долго о чем-то разговаривали на кухне.

– Не знаю, – прошептала я, пожав плечами и скривив губы. – Я думаю о своей семье. Все это очень тяжело мне дается.

– Ты только в начале пути, Махинев, – прошептал Ибрагим, и я нерешительно посмотрела на него. – Не хочу тебя пугать, но я здесь уже три года. До того как узнал об узах Непреложной печати, я всеми возможными способами пытался вернуться…

– Но, полагаю, ты решил остаться, когда влюбился в Ярен, – сказала я, и он помрачнел.

– Нет, – ответил он. – Неважно, как сильно ты влюбляешься, Махинев. Ты должна понимать, что однажды тебе придется уйти. Как бы сильно ни любил ее, я всегда хотел вернуться, и какая-то часть меня все еще жаждет этого, но это невозможно, иначе я умру. И ты знаешь это.

– Да, – прошептала я; невысказанные слова обжигали мне губы. Положение Ибрагима было гораздо более плачевным, чем мое. Даже если бы он захотел вернуться, он никогда бы не смог этого сделать. Он любил девушку, с которой был связан узами Непреложной печати, а единственный способ вернуться – убить любимую. Я тревожно вздохнула. – Действительно ли можно вернуться, если тот человек умрет? Точно-точно?

– Так считается, – ответил Ибрагим, равнодушный к этой ситуации. – Ну а ты? – неожиданно спросил он. – Ты правда позволишь кому-то умереть, просто чтобы вернуться?

Его вопрос задел меня так сильно, что я отвела взгляд и снова начала всматриваться в заснеженную чащу леса. Делая глоток кофе, Ибрагим наблюдал за мной. Я не знала ответа. Даже мысль о том, что я могу стать причиной чьей-то смерти, пугала меня до чертиков. Какой-то человек, который даже не подозревал о том, что я связана с ним странными узами, должен был умереть, чтобы я смогла вернуться. Это поистине ужасно.

– Ты не знаешь ответа на этот вопрос, – медленно произнес Ибрагим, – Я так и предполагал. Не знаю, думал бы я так же, как ты, Махинев, если бы на карту была поставлена чья-то другая жизнь, а не жизнь Ярен… Но мне кажется, что если из-за тебя кто-то умрет, то ты не сможешь просто вернуться и забить на собственную совесть. Часть тебя все равно останется здесь.

– Я не хочу, чтобы кто-то умер.

– Никто этого не хочет, но иногда нет другого выхода, – тихо сказал он. – Если правда хочешь вернуться, обдумай все хорошенько, Махинев. Некоторые решения испытают на прочность твою совесть. И насколько я вижу, совесть у тебя есть.

– Что думаешь об анонимных работах? – спросила я, пытаясь сменить тему, и Ибрагим рассмеялся. У него на лице появилось такое радостное выражение, будто эта ситуация искренне его забавляет.

– Знаешь, когда впервые обнаружил это, я собирался засудить их всех за нарушение авторских прав, – забавляясь, сказал он. – Я сходил с ума, обзывал их всех ворами, ну, и получал от Эфкена. Он считал меня душевнобольным. Как будто все, что здесь происходит, совершенно нормально… А вот то, что сюда приходят люди из другого измерения, им нормальным не кажется.

– Теперь они тебе верят.

– Джейхун, Сезги и Ярен всегда мне верили, но Эфкен не такой. Он не верит никому, кроме себя самого. Хотя у Сезги и Джейхуна тоже, конечно, были сомнения…

Ибрагим был прав. Я слышала это из уст самого Эфкена. Эфкен Карадуман никому не верит, кроме себя, и никогда не поверит. Я долго всматривалась в лицо Ибрагима, а потом глубоко вздохнула и устремила взгляд в глубь леса. Я вспомнила полуобнаженного молодого парня с серебристыми волосами, которого встретила в роще в тот день, и почувствовала странное жжение в горле. Может, он снова бродит в глубине леса? Или его дом расположен где-то поблизости? Или он был одним из сверхъестественных существ, как Кристал? В этом мире ведь и правда жили сверхъестественные люди? Может, они были даже не людьми, а некими существами в человеческом обличье?

– Ты слишком много думаешь, землячка, – весело сказал он. – Оставайся здесь и наслаждайся. По крайней мере постарайся, пока не найдется решение. Уверяю тебя, мужчины с таким мускулистым телом, как у Эфкена, на дороге не валяются. Скажи? – Он подтолкнул меня локтем, и я чуть не рассмеялась. Присутствие Ибрагима было для меня как лекарство. – Я почти уверен, что он клевый. Хотя нет, его сестру я все-таки действительно люблю, – сквозь смех добавил он. – Но я совру, если скажу, что его мускулы так себе. Машаллах[21]…

– А ты случайно не…

– Нет-нет, дорогая, я полностью гетеросексуален.

Остроумие Ибрагима так развеселило меня, что я впервые за долгое время расхохоталась от души. Он словно заражал всех вокруг отличным настроением. Каждый раз, когда я встречала его, он широко улыбался; иногда его улыбка была как у озорного шкодливого ребенка, а иногда – как у падальщика, издевающегося над своей жертвой. Рядом с ним я чувствовала себя намного лучше. Возможно, в нашем