Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

светило солнце. А только вот зашло оно за гору, сразу наступила почти полная темнота… Совсем не бывает здесь зорь, как у нас в России! А мы всё идем и идем… Теперь уже не слезаем с лошадей и не видим, куда они идут. Только слышим цоканье подков по голому камню тропы… Даже не пугаемся, когда она скользит. Может быть, прямо в пропасть!.. Наступила какая-то жуткая тишина. Я не вижу даже моего казака, и мне кажется, что я одна на этой тропе. Мне страшно!..

– Феничка! Где вы? – кричу я.

– Здесь! – чуть слышно пищит она где-то позади меня…

Ветка задела меня по лицу. Я всматриваюсь… Кругом деревья и много лошадей. Справа и слева силуэты людей. Но тишина продолжается. Вдруг, точно удар хлыста, разрезал воздух выстрел! Еще и еще… Мы остановились. Кто-то говорит:

– На той стороне ущелья турки! Должно быть, заметили нас и подняли со страху стрельбу.

– Красный Крест и лошадей отвести в безопасное место! – раздается чье-то приказание. – Дежурный, выслать на выстрелы разведчиков! Занять переправу! Не стрелять без приказания…

Какая-то невидимая рука ведет мою лошадь. Мы спустились куда-то с тропы, и под ногами у лошади захлюпала вода. Стало прохладно… Где-то под деревом, куда мы спустились, была такая темнота, что я не видела даже головы моей лошади. Кругом слышалось движение людей и лошадей, но разобрать что-нибудь было нельзя… Все это вызывало тревогу перед невидимой опасностью, но даже и она забывалась под влиянием громадной усталости большого и трудного перехода…

– Ваше превосходительство, недалеко отсюда есть подходящее место для ночлега, – докладывает кто-то генералу.

– Хорошо! Ведите туда Красный Крест и всех вьючных лошадей, – отдается приказание.

Я ничего не вижу, но чувствую, что кто-то взял мою лошадь за повод и повел. Мы стали подниматься. Лошадь моя спотыкалась. По лицу больно били ветки…

– Кто идет?! – вдруг резко разнеслось по ущелью. Слышно, как со всех сторон застучали затворы винтовок…

– Свои, свои! – Остановились. Мимо нас в темноте, шурша по камням, прошли солдаты и казаки, ведя лошадей в поводу.

– Эй, земляки! Дайте проводника, мы идем в селение, а дорогу не видно, – говорит кто-то из наших конвойных.

– Да на что вам провожатых, селение туточка вот совсем близко, – говорят солдаты и идут дальше.

Опять стали подниматься, но скоро снова остановились.

– Слезай! – кричит кто-то…

– Должно, приехали на ночлег, – говорит казак, ехавший рядом со мной.

– Сходи, узнай, где наше место ночлега, – сказала женщина-врач. Казак слез и ушел в темноту вместе с лошадью… Наступила полная тишина. И опять совершенно неожиданно вынырнул около нас казак и сказал: – Слезайте!..

– Ну, где же наше место для ночлега? – спросила женщина-врач.

– Да вот тут, где стоим, тут и спать будем. Никаких хором для нас не настроено, – засмеялся казак…

Мы слезли с лошадей. Санитары стали развязывать вьюки и ставить наши походные кровати, где было по-ровнее… И через несколько минут мы уже смогли лечь, не раздеваясь, на их голую парусину. Лошадь мою казак куда-то увел. Я укрылась пледом, но сон не шел ко мне. Так безумно хотелось спать, когда я сидела на лошади, а вот теперь лежу, а сна нет! Доктор Жуковский был прав, говоря, что обстановка похода будет тяжелая… В ней поневоле все забудешь! Не только личное горе, но и весь мир, кажется, ушел куда-то в бесконечную даль… Остались кругом только горы да жара дня, холод ночи, усталость до боли и голод до тошноты… А еды нет! Она идет тут же с нами, но никто не знает, когда удастся получить ее. Так мы и улеглись и рады были, что могли вытянуть наболевшее за день в седле тело.

Вдруг я увидела: недалеко впереди вспыхнул огонь костра и стал весело разгораться… Видно было, как вокруг костра мелькали черные тени. Потом разгорелся другой костер… До нас доносился говор, смех и стук посуды…

Феничка наклонилась ко мне и шепчет:

– Вот! Поехали с женщиной-врачом и лежим теперь забытые и голодные. А был бы у нас мужчина-врач, так и у нас бы горел костер и была бы еда и для нас… А наша-то вот лежит и не думает о людях, которые целый день ничего не ели…

– Она, Феничка, тоже ведь устала…

– Устала, устала!.. Ну, и сидела бы в лазарете! Так нет же! Сама ведь захотела ехать…

Вдруг совсем близко от нас кто-то остановился и крикнул:

– Где тут перевязочный пункт?

– Здесь, – сказала Софья Мефодиевна. – Что нужно?..

«Господи, неужели раненый!» – подумала я. Сейчас нужно распаковываться, доставать перевязочный материал, инструменты, перевязывать!.. И это когда не хочется даже думать от усталости! Феничка еще больше нагибается ко мне и почти шепотом говорит:

– Раненый или раненые?!

Но пришелец подошел к нам ближе и сказал:

– Генерал Левандовский просят доктора и сестер ужинать. Да где вы тут? Я никого не вижу… Да вы, никак, легли уже спать?! Идемте, идемте! Вас там ждут! – повторил неизвестный посланец.

Софья Мефодиевна и Феничка ушли. Я не пошла. У костра могли заметить, что я плакала. Феничка прислала мне кружку чая и хлеб…

Проснувшись утром, мы с удивлением увидели, что наш санитарный отряд был единственным, спавшим под открытым небом.

Феничка сразу запищала:

– Вот! Смотрите, что значит мужчины! Все спали в палатках, кроме нас!..

Однако плакать по этому поводу было уже поздно… Да и не стоило – выспались мы отлично. Поэтому мы просто встали и пошли к источнику умываться. Источник бежал из скалы, вода была холодная, как лед. Пониже источника солдаты сделали запруду и мыли свое белье. Санитары уже развели костер и грели воду для кофе. Утро было прекрасное. Солнце только что вышло из-за гор и осветило наш табор: три парусиновые койки, раскрытые чемоданы, разбросанные вещи, сваленные тюки, мешки, ящики. Невдалеке спали санитары. Тут же стояли и наши лошади. Вид лагеря был похож на лагерь контрабандистов.

Пришел доктор Жуковский и сказал, что мы должны здесь развернуться, ждать прибытия раненых и кормить проходящих одиночных солдат. Он указал нам место для пункта под большим деревом, недалеко от воды. С непривычки мы устраивались целый день, точно собирались оставаться здесь год. Около штабных палаток было большое оживление. Выше нас, на горе, под низкими палатками-шалашами, стояла полевая телефонная станция, откуда все время неслось: «Урмия, Урмия, Урмия!.. Верхнеудинск, Верхнеудинск, Верхнеудинск!.. Говорит штаб отряда, говорит штаб отряда!..» – и так весь день и всю ночь. Все время носились взад и вперед посыльные – пешие и конные… Начальником связи был наш знакомый Ваня Сапожников. Когда он освобождался