Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

должны развернуться и быть готовыми к приему раненых. Мы здесь вышли уже на большое плоскогорье с перелесками и полянами, между которыми бежала речка. На одной из полян мы поставили палатки – нашу и для лазарета. Санитары и все наше хозяйство поместились на другой поляне рядом. Главные войска ушли вперед, а со штабом остались несколько сотен казаков для охраны. Мы поставили большую палатку, на двадцать пять человек, натянули холст на походные кровати, набили подушки сеном; развели марганец, борную кислоту для обмывания ран и стали ждать раненых. Их привезли на вьючных носилках. Потом привезли их еще. Потом привезли просто больных, а потом наконец и просто тифозных… Мы у себя не задерживали ни раненых, ни больных. Перевяжем, накормим, отдохнут сутки – и отправляем дальше в Урмию, в лазарет. От этой работы у нас оставалось много свободного времени, которым пользовались для собственных дел. Около нашей поляны протекал ручей, куда мы ходили мыться и мыть свое белье. Иногда даже уходили довольно далеко в горы, где все для нас было ново и интересно. Но начальство узнало об этом и запретило нам уходить из лагеря. Пришел доктор Жуковский и принес категорическое запрещение уходить за пределы лагеря. Наши разведчики доносят, что ближайшие к нам селения пусты, все население бежало. Но несомненно, что курды прячутся в окружающих горах и могут напасть каждую минуту на отдельных людей или на малые группы. Разведка наша ходила далеко вперед и по сторонам пути наступления нашего отряда – и всюду сталкивалась с небольшими партиями курдов. Как-то вернувшиеся из разведки казаки рассказали, что они доходили до богатого городка с дворцом местного хана. При их приближении жители бежали вглубь страны, оставив город совершенно пустым…

– Вот, шут их задери, как богато жили эти самые ханы! – рассказывали казаки. – Чего только у них нет! Хоромы высоченные! Зеркала по пять аршин!.. Ковров – что! Страсть… Посуды сколько! И вся медная!.. Если бы да все забрать – вот бы богатым был!..

И в доказательство того, что у ханов всего было много, казаки дали нам по куску от разбитого ими пятиаршинного зеркала и по куску необычайной красоты и ценности порезанного ковра!.. Они не могли увезти с собой ковры – так они были огромны. Поэтому они порезали их на куски и поделили между собой. А чтобы порадовать сестер, принесли и нам по куску и от ковра, и от зеркала. Потом, когда отряд пошел дальше и везти большие куски зеркала стало опасно – заметят, они их разбивали на более мелкие куски и прятали в переметную сумку, а ковры приторачивали к седлу. Да и не один этот разъезд ходил в богатые ханские поместья. Ходили и другие, пока было чем поживиться. Пошлют разъезд куда-нибудь совсем в другую сторону, но они непременно «завернут», куда нужно, и всякий раз возвращались с добычей. Как-то два казака пришли к нам в летучку и принесли кусок ковра в аршин шесть или семь.

– Вот, сестра, не купите ли? Дешево отдадим! – Меня в лагере знали и считали богатой. Я этот ковер купила, свернула и завязала его, наклеила записку с моим именем и отправила его в интендантский склад в Урмию. Так все делали, когда хотели что-нибудь отправить. Разрешили это и мне. Каждый день из Урмии приходил к нам караван с продовольствием для отряда и, сдав груз, возвращался в Урмию порожняком. Иногда везли туда мешки с кедровыми орешками или табак. Табака этого было всюду так много, что казаки и солдаты подстилали тюки его под себя вместо тюфяка и спали на нем. Десятки тысяч пудов этого табака интендантство отправляло в Тифлис. Табак был листовой, великолепных сортов и прекрасно сохранившийся. Это была страна необычайных богатств!

Высоко в горах, в труднодоступных местах, живут в своих поместьях курдские ханы, а с ними их подданные, простые курды. Они работают на ханов и кое-что имеют и сами тоже. Бедному курду немного нужно. У него жен мало. Зато у хана их всегда столько, что содержание и наряды их обходятся ему очень дорого. Жены простых курдов ведут сами все работы и в поле, и по дому, ибо их мужчины почти всегда отсутствуют по разбойным и грабительсикм делам – своим и ханским. Многочисленные жены сидят, поджав под себя ноги, красят ногти, едят сладости и жирный плов. Они не работают ни в поле, ни по дому.

Однажды казачий разъезд вернулся из разведки с ребенком. Его нашли в брошенном курдском селении. Конечно, девочку эту привезли к нам. Куда же еще было ее деть?! Казак отдал ребенка Феничке. Это была девочка лет двух. На ней яркое ситцевое платье; в ушах – серьги; на шее – стеклянные бусы; на руке – медный браслет; волосы заплетены во множество косичек; босая; под платьем ничего больше не было. Девочка не плакала и с любопытством смотрела на все своими большими черными глазами. Феничка сразу же взяла ее на полное свое попечение. Софья Мефодиевна заявила, что мы не можем держать ребенка у себя. Отправим его в Урмию, в лазарет доктора Бакина. Но Феничка заупрямилась и ни за что не хотела ее никому отдавать…

– Она никому не будет мешать! Я буду за ней смотреть! – Так и не позволила отправить ее. Все свободное время она возилась с ней. Из мешков сделала ей постель; из простыни сшила рубашку и панталоны. От последних пришлось, впрочем, сразу отказаться. Дали ей имя Таня, и девочка скоро стала отзываться на него. Она быстро привязалась к Феничке и всюду ходила за ней… Но вот принесли приказ нам свернуться и идти дальше вместе с отрядом. На наше место приходил другой перевязочно-питательный отряд, которым заведовал священник. Накануне нашего выступления этот отряд пришел. Феничка сдала свою питомицу другой сестре и просила отправить ее в лазарет к доктору Бакину, но сестры сменившего нас отряда тоже полюбили нашу Таню и оставили ее у себя. Мы потом часто слышали от приезжающих в штаб офицеров и казаков, что девочка стала очень забавная, что ее все любят и даже научили ее говорить по-русски. Всех, кто бы ни приехал на пункт, она тащила за руку в столовую и называла дядей. Конечно, общее внимание приносило ей много вреда и портило ей и характер. Некоторые даже учили ее курить или заставляли заучивать глупые фразы… Бывало привезут партию раненых, а она уж тут как тут.

– Хочешь курить? – спрашивает она раненого. Тот обрадуется, а у нее, конечно, и папирос-то нет… Нередко и выбранят ее за