Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

1980-х, и отрицание коммунизма (как раз к моменту, когда, по предсказанию Никиты Сергеевича, СССР должен был его построить) набирало обороты, но прабабушка в его религиозность не верила: «Он был обижен, конечно, но отрицать диалектический материализм Георгий Максимилианович не мог; его партия не этому учила». Я ей не возражала; мама Юля — впрочем, она была уже другим поколением, поколением диссидентства — тоже была членом партии, и ее воспитывали несгибаемым коммунистом, но у нас дома к тому времени появились запрещенная Библия и иконы. Но прабабушкины сомнения подтверждал и сын Маленкова Андрей: «То, что отец пел на паперти, — чепуха. В конце жизни его мысли были о другом, он рассуждал о ноосфере, говорил, что она и представляет собой истинный коммунизм»[763]. Возможно, слухи возникли, потому что Георгий Максимилианович участвовал в сталинском повороте к церкви во время войны и потом, как говорят, пытался смягчить антирелигиозную кампанию конца 1950-х.

XXII съезд запомнился и драматическим выступлением из зала бывшей узницы ГУЛАГа, старой большевички Доры Лазуркиной. Она будто бы «спонтанно» (или правда спонтанно) предложила убрать тело Сталина из Мавзолея. Когда-то знакомая с Лениным Лазуркина сказала делегатам, что дух Владимира Ильича, «как если бы он был живым передо мной», пожаловался, что ему претит лежать рядом с Иосифом Виссарионовичем.

Начальник 9-го управления КГБ генерал Николай Захаров вспоминал, что Иван Спиридонов, первый секретарь Ленинградского горкома, с трибуны тоже потребовал выноса тела Сталина из Мавзолея. В последний день работы съезда под покровом морозной темноты, 31 октября, объяснив закрытие Красной площади репетицией парада 7 ноября, Захаров со товарищи занялись извлечением тела генералиссимуса из Мавзолея.

Хрущев предлагал похоронить его на Новодевичьем кладбище, но другие настаивали на большем уважении к вождю. К тому же боялись, что с открытого кладбища тело украдут грузинские поклонники, и решили похоронить у Кремлевской стены. Когда обернутый черным и красным крепом деревянный гроб опускали в могилу, участник перезахоронения Шверник якобы плакал и еле держался на ногах. Тот же Шверник, который был одним из главных антисталинистов в аппарате ЦК, но всякое бывает.

Вырезка из газеты «Правда» с текстом постановления XXII съезда KПCC «О Мавзолее Владимира Ильича Ленина», содержащего пункт о нецелесообразности сохранения в Мавзолее саркофага с гробом И. В. Сталина

31 октября 1961

[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1487. Л. 128]

Другой исполнитель похорон, командир Кремлевского полка Федор Конев, хотел выяснить настроение людей и, переодевшись в гражданскую одежду, на следующий день пошел гулять по Красной площади: «Люди в группах вели возбужденные разговоры… „Почему этот вопрос решили, не посоветовавшись с народом?“»[764]

Накануне съезда рабочие нескольких заводов в разных городах уже предлагали переместить тело Сталина из Мавзолея. Так что решение подготавливали не только в кулуарах Кремля, но и «на местах». И если заводы публично это просили, пусть и по указанию сверху, народ вряд ли был удивлен.

По мнению журналиста Виталия Дымарского (внесен в реестр иноагентов), история с поголовным народным возмущением по поводу оскорбления тела вождя принадлежит уже последующим просталинским апокрифам. Многие, напротив, с восторгом встретили это событие. Об этом писали и Твардовский, и Солженицын, и Василий Гроссман. Сам Дымарский, школьником после занятий, с друзьями случайно забрел к Кремлю. Ребята ничего не знали о решении съезда и вдруг оказались в центре праздника. Вместо мраморного названия «Ленин Сталин» на Мавзолее теперь висела широкая белая лента с надписью, возвращающей к досталинским временам, — «Ленин». Люди обнимались и радовались, родственники репрессированных плакали навзрыд. Им казалось, что теперь эпоха государственного произвола и чисток завершилась навсегда.

Был развенчан не только культ, но и его символы: помимо выноса из Мавзолея мумии, переименовали Сталинград и сотни других объектов, названных в честь Сталина; были свергнуты тысячи его скульптур из мрамора, гранита, камня, бронзы, глины. Слова советского гимна 1943 года — «нас вырастил Сталин на верность народу» — перестали употребляться еще в 1956 году, а теперь они, начертанные золотом, исчезли из вестибюля станции «Курская» московского метро. (В 2009 году, отражая современную конъюнктуру, строка заново засияла там золотыми буквами.)

Конечно, многие были шокированы и недовольны, восприняв десталинизацию как крамолу. Грузия восстала в протесте, который был жестко подавлен. Многообещающая разоблачительная кампания наталкивалась на невероятное сопротивление, поэтому резолюции съезда оказались мягче, чем риторика на заседаниях, а обещанные памятники жертвам ГУЛАГа появились только во время перестройки, четверть века спустя[765].

Еще год, и преобразовательские попытки первого секретаря станут все более непопулярными. В 1962-м он опять попытался реорганизовать сельскохозяйственное управление из традиционно отраслевого в территориально-производственные комплексы. Идея была встречена в штыки региональными партийными боссами еще и потому, что им предписали лично отвечать за колхозные успехи на подконтрольной территории[766]. Предполагалось, что каждый ТПК учтет особенности районов, а из Москвы их будет контролировать новосозданный Госкомитет по сельскому хозяйству.

Это не была дурость Хрущева. Он хотел использовать знания на местах, чтобы не все директивы шли из далекого центра. Но попытка улучшить региональное управление наталкивалась на ту же проблему, что и в 1957 году: отсутствие связей и внутри отраслей, и между районами. Привыкшие действовать по вертикали чиновники не умели работать в горизонтальной системе.

Пытаясь еще больше расшатать монолит, 10 сентября 1962 года первый секретарь предложил разделение партийных кадров на сельскохозяйственную и промышленную структуры[767]. Он с трудом сумел протолкнуть проект через ЦК в ноябре после окончания Карибского кризиса. Брежнев, Подгорный и Полянский эту инициативу с энтузиазмом поддержали, но другие были против: реорганизация уменьшит роль партии в решении экономических задач, а аграрно-промышленное разделение разрушит «союз рабочих и крестьян» — основу советской власти[768].

Предложенная реорганизация тем не менее показала резкий сдвиг в мышлении Никиты Сергеевича. После смерти Сталина, когда сначала Берия, а затем Маленков стремились отделить партию от хозяйствования, Хрущев отстаивал первенство ее роли над всем, чем и полюбился региональным коммунистам. Но в 1962-м, вдохновленный неожиданным открытием работ Ленина 1918 года о приоритете экономики над политикой в задачах партии (некоторые считают это специально подстроенной фальшивкой)[769], он вернулся к этим идеям. Хотя для него это была эволюция взглядов, основанная на развитии послесталинского СССР, а не на стремлении, как у Берии, держать партию в подчинении у спецслужб.

Пойдя против течения, Хрущев сам наткнулся на яростное сопротивление нового поколения региональных партийцев, возмущенных снижением своего авторитета. Деление на сельское и промышленное спровоцировало ожесточенное соперничество между новыми и старыми партсекретарями не