Империя боли. Тайная история династии Саклер, успех которой обернулся трагедией для миллионов - Патрик Рэдден Киф

федеральный суд по банкротствам собирались отпустить их с миром, то Конгресс, вероятно, смог бы призвать семью к ответу. Казалось, у законодателей возникла возможность повторить тот знаковый момент 1994 года, когда главы семи крупнейших табачных компаний предстали перед Конгрессом и вынуждены были отвечать, что именно они знали об аддиктивности табачной продукции и когда это узнали.

Адвокаты Саклеров выждали неделю после получения приглашения, затем выслали вежливый ответ примерно в таком духе: благодарим за возможность, но откажемся. Юридическая команда членов семьи вела яростную закулисную лоббистскую борьбу, пытаясь заставить комитет отменить слушание или пригласить для дачи показаний представителей компании, а не семьи, как уже случалось в прошлом. Но Кэролайн Малоуни, возглавлявшая комитет представитель Нью-Йорка в Конгрессе, 8 декабря направила Саклерам письмо, в котором указывала, что, если они не примут ее приглашение добровольно, она будет вынуждена вызвать их повесткой.

Девять дней спустя слушание было созвано. Процедуру разбирательства предстояло проводить дистанционно из-за пандемии коронавируса, и тем утром Дэвид Саклер, одетый в темный костюм и сидевший в безликом, залитом флуоресцентным светом помещении, смахивавшем на взятый в аренду чужой офис, поднял правую руку и был приведен к присяге. Когда Саклеры поняли, что у них нет иного выхода, кроме как отрядить кого-то представлять семью на слушании, они провели переговоры, предложив эту роль Дэвиду и Кэти, а также Крэйгу Ландау из Purdue. Шесть десятилетий назад, когда сенатор Кифовер проводил свои слушания в Конгрессе, Феликс Марти-Ибаньес сослался на нездоровье, чтобы уклониться от дачи показаний, а Билл Фролих заявил, что не может явиться, поскольку находится в Германии. Теперь же, по словам одного человека, знакомого с ходом переговоров, поверенные Мортимера Саклера сказали, что присутствовать он не сможет, поскольку находится «в одном из отдаленных районов Азии». Даже когда Ричард Саклер лично руководил Purdue, он всегда старался переложить обязанность высказаться на других людей. Столкнувшись с перспективой жесткого публичного допроса – причем с большой вероятностью сфокусированного в основном на его собственном поведении и высказываниях, – он предпочел не отчитываться самостоятельно, а послать вместо себя сына, чтобы тот говорил от его имени.

– Я хочу выразить глубокую опечаленность[2269] моей семьи опиоидным кризисом, – начал Дэвид. Он сбрил бороду и расчесал волосы на ровный «школьный» пробор, поэтому, несмотря на свои сорок лет, выглядел моложе. – То, что вы слышали о Саклерах от прессы, почти наверняка неверно и крайне искажено.

Перед тем как вызвать Дэвида, комитет пригласил ряд людей высказаться о губительном воздействии ОксиКонтина на их жизнь. Барбара Ван Руян из Калифорнии рассказала, как потеряла сына, после того как в 2004 году он принял одну-единственную таблетку ОксиКонтина и перестал дышать.

– Весь первый год я просыпалась каждое утро и жалела, что не умерла вместе с ним, – говорила женщина. – Горе от потери ребенка – это не процесс. Это пожизненное бремя на душе. Тяжкий груз, за который считаю ответственными Purdue и Саклеров.

Затем к слушанию подключилась Нэн Голдин. На полке за ее спиной была отчетливо видна книга Барри Мейера.

– Моя зависимость разрушила мои отношения с друзьями и родственниками и едва не положила конец профессиональной деятельности, – заявила она. – Сейчас я пытаюсь говорить от имени полумиллиона людей, которые больше ничего не смогут сказать.

Вероятно, для Дэвида это было совершенно новое ощущение – сойтись лицом к лицу с людьми, чья жизнь была разрушена препаратом, созданным его семьей, и быть вынужденным их выслушать.

– Я глубоко сожалею, что ОксиКонтин сыграл определенную роль в зависимостях и смертях, – сказал он. – Хотя я уверен, что полный отчет, который пока еще не опубликован, покажет, что наша семья и совет директоров действовали в рамках закона и этики, я принимаю близко к сердцу моральную ответственность, поскольку полагаю, что наш препарат ОксиКонтин, несмотря на наши самые благие намерения и все старания, оказался связан со злоупотреблением и зависимостью.

Эти тезисы были тщательно продуманы. Семья была готова изображать сострадание, даже печаль, – но не признать правонарушения.

– Я надеялся, что руководство Purdue будет держать марку медицинской науки и позаботится о том, чтобы компания исполняла все законы, – говорил Дэвид. Прибегая к казуистическим формулировкам, он продолжал указывать, что ОксиКонтин «связан» с зависимостью. Но члены Палаты представителей на них не повелись.

– Вы используете здесь страдательное причастие, когда говорите, что он «связан» со злоупотреблением, – заметил Джейми Раскин из Мэриленда. – Что как бы намекает, будто вы и ваша семья были в курсе того, что на самом деле происходило.

Клэй Хиггинс, который до избрания в Конгресс был полицейским в Луизиане, заметил вслух, что «на улице» все знали, что ОксиКонтин вызывает привыкание. Как же могли Саклеры этого не знать? Другой представитель, Келли Армстронг из Северной Дакоты, отметила, что на данный момент любое отрицание с их стороны выглядит неправдоподобно. Семья могла обнаружить доказательства назревавшего национального кризиса, «просто взглянув на собственные балансовые отчеты».

Один за другим представители пригвождали Дэвида к месту.

– Многое, что говорится в этом комитете, рождает в нас разногласия по партийному принципу, – сказал высокопоставленный представитель Кентукки Джеймс Комер. – Но я думаю, что наше мнение о Purdue Pharma и действиях вашей семьи [едино]: думаю, мы все согласны с тем, что это отвратительно.

Временами казалось, что Дэвид до абсурдности оторван не только от деталей опиоидного кризиса, но и от повседневных реалий американской жизни. Когда его спросили, бывал ли он когда-нибудь в Аппалачах и оценил ли меру пагубного воздействия ОксиКонтина на этот регион, он ответил, что да, был – однако не ради «сбора фактов», а в отпуске вместе с Джосс. В какой-то момент конгрессмен от Иллинойса, Раджа Кришнамурти, вывел на экран фото особняка в Лос-Анджелесе, который Дэвид и Джосс приобрели в 2018 году.

– Это ваш дом в Бель-Эре, в штате Калифорния, верно?

– Нет, – ответил Дэвид. – Я ни разу там не ночевал.

Похоже, Дэвид считал, что это полностью его оправдывает. В конце концов, тот дом был чисто инвестиционной недвижимостью. Но Кришнамурти явно растерялся.

– Так этот дом принадлежит вам? Или не принадлежит? – уточнил он.

– Он принадлежит созданному для меня трастовому фонду, – пояснил Дэвид и добавил: – Как инвестиционная собственность.

– Ах, так им владеет трастовый фонд, – покивал Кришнамурти. Ну еще бы! – Да, мистер Саклер, это трастовый фонд его купил. За 22 миллиона долларов наличными.

Многие американцы приобрели зависимость от ОксиКонтина, продолжил Кришнамурти, «а вы и ваша семья, осмелюсь предположить, стали зависимыми от денег».

* * *

Когда появилась Кэти Саклер, она выглядела постаревшей и осунувшейся. Возможно, отчасти это был показной образ: во время недавней дачи показаний по делу о банкротстве