Империя боли. Тайная история династии Саклер, успех которой обернулся трагедией для миллионов - Патрик Рэдден Киф

не как «информация для целей судопроизводства», а как «надлежащая проверка» для последующей сделки. Дрейн на самом деле не верил в судебные процессы. «Они не являются некой формой публичной сыворотки правды», – пренебрежительно бросил Дрейн. Он предпочитал «переговоры, которые ведут к соглашениям»[2222].

Некоторые из участников-адвокатов были обеспокоены отчетливо «клубным» духом происходящего. Саклеры обитали в элитной среде. Они нанимали адвокатов, которые отучились в элитных юридических школах и теперь работали в элитных фирмах, чтобы те представляли их интересы в судах, где адвокаты противной стороны (равно как и судьи) часто были выпускниками тех же самых элитных институтов. По словам одного из юристов, подавших иски против Purdue, это создавало «атмосферу сговора». Сообщество юристов по банкротствам отличается особой немногочисленностью и замкнутостью. Новый председатель совета Purdue, эксперт по реструктуризации по имени Стив Миллер, знал судью Дрейна много лет. В воспоминаниях, написанных в 2008 году[2223], он рассказал забавную историю о том, как однажды задремал в приемной у Дрейна. Кеннет Файнберг, эксперт по компенсациям жертвам, прежде работал на Purdue[2224] и получил за свои услуги около 12 миллионов долларов. Казалось, тут все всех знали. Однажды вечером Джиллиан Фейнер[2225], ведущий юрист офиса генерального прокурора Массачусетса, осталась ночевать в Уайт-Плейнс, чтобы на следующий день присутствовать на слушании. Ей достался казенный номер в «Ритце». В этом отеле остановились многие юристы, участвовавшие в процессе; от него до здания суда можно было легко дойти пешком. Фейнер разговорилась с коллегами-прокурорами из других штатов, тоже подавшими иски против компании, и узнала, что они планируют вечером ужинать с Марком Кессельманом – главным консультантом Purdue. Фейнер к их компании не присоединилась. Она поужинала одна в баре отеля. «Только я и мои принципы», – написала она подруге.

Нэн Голдин и активистам PAIN было крайне неприятно сознавать, что этот суд может оказаться ареной, где Саклеры разыграют свой эндшпиль. Дело было не только в том, что в процедуре банкротства экономический компромисс ставится превыше всех других ценностей: дело было в том, что законодательство по банкротству настолько забюрократизировано и выхолощено, что людям, не имеющим юридического образования, трудно в нем разобраться. «Теперь мы сражаемся на их условиях[2226], – жаловался один из активистов PAIN, Гарри Каллен. – Суд разговаривает на языке чисел. Все относительно». Поначалу группа устраивала «мертвые забастовки» на лестнице суда. Но после начала пандемии COVID-19 Дрейн перестал проводить «живые» слушания, переключившись на телефонные конференции, что лишило протестующих театра, в котором они могли ставить свои акции. «Это подрубило нам ноги, – говорил Каллен. – Как, спрашивается, теперь призвать их к ответу?» Голдин активно вмешивалась в процедуры, помогая основать комитет жертв, чтобы требовать большей материальной ответственности при банкротстве. Они составили петицию с требованием назначить независимого инспектора[2227] по делу, человека, который мог выступить в роли проверяющего деятельность судьи Дрейна. Такие меры принимались в нескольких громких делах о банкротстве, например, «Энрон» и «УорлдКом», включавших обвинения в серийном корпоративном правонарушении. Но Дрейн не считал, что они необходимы в этом деле.

Однажды тем летом «Нью-Йорк таймс» опубликовала статью[2228] журналиста Джеральда Познера и специалиста по банкротствам Ральфа Брубейкера, которые указывали, что Саклеры могут «легко отделаться», сохранив бо́льшую часть своего состояния и не столкнувшись ни с каким значимым возмездием. Когда один из адвокатов сослался на эту статью на слушании, судья Дрейн взорвался. «Не имеет значения, что там пишет какой-то тупой[2229] автор статеек!» – кипятился он. Дрейн призвал присутствовавших адвокатов не «покупать и не читать» публикации вроде этой статьи в «Нью-Йорк таймс» и объявил, что «больше не желает слышать в этом деле», как ему «цитируют какого-нибудь дурака-репортера или блогера».

* * *

Если не считать приступа досады у Дрейна, то с каждым месяцем казалось все более вероятным, что Саклеры действительно смогут выйти сухими из воды. Один из вопросов, возникших в связи с процедурой банкротства, был таким: сможет ли Министерство юстиции выдвинуть собственные обвинения[2230] против компании – или против семьи. Федеральные прокуроры во многих юрисдикциях вели расследование деятельности Purdue в течение последних нескольких лет, потихоньку рассылая запросы и собирая доказательства. Судья Дрейн установил крайний срок подачи в суд документов для любых заявителей, которые полагают, что им следует быть «кредиторами» Purdue в деле о банкротстве, на 30 июля. Более ста тысяч человек подали индивидуальные иски[2231], утверждая, что опиоиды Purdue перевернули их жизнь с ног на голову и что они должны иметь право на какую-то компенсацию. Страховые компании тоже выдвинули претензии. Ошеломительное заявление[2232] подала страховая компания «Юнайтед Хелс»: когда компания заказала проанализировать, какой доле ее клиентов назначались опиоиды, а потом был поставлен диагноз «расстройство употребления опиоидов», результат исчислялся «сотнями тысяч». Вот и говорите, что пациенты под наблюдением врача не становятся зависимыми!

Как раз перед крайним сроком Министерство юстиции подало собственное ходатайство[2233], раскрыв сведения о том, что было проведено много гражданских и уголовных расследований, показавших, что между 2010 и 2018 годами Purdue посылала торговых агентов посещать врачей, которые, как было известно компании, «выдавали ненужные с точки зрения медицины рецепты». Purdue также якобы выплачивала «откаты» врачам, мотивируя их выписывать больше рецептов, компании, специализировавшейся на электронной информации медицинского характера, чтобы она создала цифровое оповещение, побуждавшее врачей рекомендовать опиоиды во время приема пациентов, и специализированным аптекам, чтобы побудить их отоваривать рецепты, которые отказывались отоварить другие аптеки. Все это поведение, утверждали чиновники министерства, «влечет за собой уголовную ответственность».

Наиболее вопиющим в этом перечне правонарушений было то, что он так напоминал общий дух тех самых проступков, виновность в которых Purdue признала еще в 2007 году. Детали изменились, но суть осталась прежней: компания обманным путем навязывала свои опиоиды с полным безразличием к опасности, которую они представляли. Федеральное правительство и само могло выступить кредитором Purdue, указывали документы Министерства юстиции, – в том случае, если компания в итоге будет осуждена по любому из этих обвинений или придет к урегулированию претензий. Учитывая, что критики сделки 2007 года указывали, что 600 миллионов долларов штрафа были недостаточным сдерживающим фактором – и теперь Purdue выступала как рецидивист, совершивший преступления того же типа, – некоторые наблюдатели задавались вопросом, смогут ли федералы на сей раз действительно предъявить уголовные обвинения ее руководству. Так совпало, что в другом недавнем деле Министерство юстиции именно это и сделало: в январе 2020 года Джон Капур[2234], который занимал пост генерального директора и председателя совета директоров фармацевтической компании Insys, был приговорен к пяти с половиной годам тюрьмы за свою роль в