Империя боли. Тайная история династии Саклер, успех которой обернулся трагедией для миллионов - Патрик Рэдден Киф

Дрейна о приостановке рассмотрения их дел. И когда Дрейн говорил о своем ви́дении окончательного решения по банкротству, он недвусмысленно дал понять, что на самом деле хочет превратить временный запрет на судебное делопроизводство против Саклеров в постоянный. Когда Саклеры предлагали урегулирование в Кентукки и Оклахоме[2253], они поставили условием то, что семья впредь будет полностью освобождена от любой ответственности. Они были готовы заплатить, чтобы дела были закрыты, но только в том случае, если получат железные гарантии, что никаких дел действительно больше не будет никогда. В перечне условий к предложению об урегулировании спора[2254], представленному Дэвидом Саклером в Кливленде в 2019 году, семья указывала, что готова предоставить 3 миллиарда долларов и отказаться от контроля над Purdue, но только в обмен на полное освобождение от гражданской и уголовной ответственности. Саклеры не хотели до конца своих дней жить с оглядкой. И судья Дрейн со своим исключительным стремлением к сохранению ценности при банкротстве, похоже, отнесся к этому соображению сочувственно. На одном из первых слушаний[2255] в феврале 2020 года он указал, что единственным способом достичь «истинного мира» будет, как выразился Дрейн, «передача права третьей стороне» – постановление, которое в будущем дарует не только Purdue, но и семье Саклер освобождение от любых судебных исков, связанных с опиоидами. Это был спорный вопрос, учитывая, что два десятка штатов были решительно настроены возобновить дела против Саклеров, как только завершится процедура банкротства, и Дрейн указал, что он поднимает этот вопрос заранее, поскольку по законодательству некоторых штатов федеральный судья по банкротствам не мог воспретить властям штата подавать собственные судебные иски против такой третьей стороны, как Саклеры, которые даже не подавали заявлений о банкротстве в его суд. Прецедентное право эволюционирует, сказал Дрейн.

Адвокат Purdue Маршалл Хюбнер заверил судью, что его фирма «Дэвис Полк» отслеживает судебные прецеденты «под электронным микроскопом».

– Возможно, нужно не только отслеживать, – заметил Дрейн, и эта его реплика до странности напоминала прямой юридический совет. – Возможно, вам нужно подать заявление «друга суда»[2256], чтобы противодействовать некоторым… – он не договорил. – Что ж, оставлю все как есть.

Хюбнер, демонстрируя самосознание, которого явно недоставало Дрейну, покачал головой:

– Не знаю, нужно ли миру такое заявление от Purdue Pharma… – и добавил: – Но нам придется принять это к сведению.

В поданном в марте заявлении суду штаты, выступившие против выставленных Саклерами условий мирового соглашения, указали на тот очевидный факт, что подобное обращение со стороны юридической системы – исключительная прерогатива богачей и «внушает обществу неверные представления[2257] о справедливости наших судов».

Однако и на этот случай нашелся прецедент. В деле о банкротстве Dalkon Shield[2258], связанном с опасным контрацептивным устройством, семья, которой принадлежала эта компания, в итоге заключила точно такую же сделку. Приостановив любое судопроизводство в отношении семьи Робинс на время процедуры банкротства (хотя семья о банкротстве не заявляла), судья руководил процессом урегулирования, по условиям которого семья выплатила 10 миллионов долларов. Затем он наложил запрет на любое будущее судебное преследование семьи и компании в связи с производством их некачественного устройства. Когда женщины, пострадавшие от Dalkon Shield, пришли в суд, требуя предоставить им слово, их силой вывели из здания судебные приставы. По завершении процедуры банкротства фирму Робинсов приобрела компания American Home Products[2259]. На этой сделке семья Робинс заработала 385 миллионов долларов. Теперь уже казалось практически очевидным, что Саклеры в итоге отдадут пару миллиардов, но себе оставят не в пример больше. И уклонятся от любых дальнейших обвинений. И никогда не признают правонарушений.

На заключительном слушании по делу о банкротстве в 2020 году судья Дрейн беседовал в режиме телеконференции с адвокатами по делу о протокольных частностях какого-то процедурного ходатайства, когда зазвучал незнакомый мужской голос.

– Меня зовут Тим Крамер, – сказал мужчина. – Я хотел бы кое-что сказать[2260].

– Вы кого-то представляете? – поинтересовался Дрейн. – Какова ваша роль в этом деле?

– Моя роль такова, что моя невеста умерла, – сказал Крамер. – Я стал опекуном ее дочери. Purdue и Саклеры в долгу перед моей падчерицей, – продолжил он, – потому что это они изготовили наркотики, которые убили мою невесту.

– Так, мистер Крамер, сегодня на повестке дня первым вопросом стоит ходатайство о продлении для должников периода, в течение которого они имеют исключительное право подать план по главе одиннадцатой, – ответил на это Дрейн. – Так что мне, пожалуй, понятна ваша растерянность, особенно учитывая, что вы не юрист, но это ходатайство напрямую не связано с вашими претензиями или претензиями вашей невестки в этом деле и никак их не разрешит.

Заметим, что Крамер говорил от лица своей приемной дочери, а не невестки, но это не так важно. Ему представится возможность предъявить свои претензии к Purdue позднее, заверил Дрейн. Что бы он ни желал сказать сейчас, этого не было в повестке текущего слушания.

– О, – проговорил Крамер извиняющимся тоном человека, которого поставили на место. – В таком случае, мне следует повесить трубку? Или оставаться на линии?

– Как пожелаете, сэр, – ответил Дрейн. – Вы не обязаны оставаться на связи.

Крамер сам вызвался отключить свой микрофон и «просто послушать то, что вы будете говорить».

Слушание шло своим чередом, но вскоре снова было прервано.

– Ваша честь! Прошу прощения, – проговорила какая-то женщина. Она представилась как Кимберли Кравчик и сказала, что хотела бы высказаться «в память о своем брате». Ее голос звучал сдавленно, поскольку женщина сдерживала рыдания. По ее словам, она направила судье письмо.

– Вы хотели бы, чтобы я прочла это письмо вслух, – спросила она, – или просто высказалась в его память?

– Ну-у, мэм, я… – Дрейн умолк. Повисла долгая пауза. – Я должен сказать, мэм… – он снова умолк.

Больше года Дрейн вел это дело и периодически на словах выражал сочувствие многочисленным жертвам опиоидного кризиса, которые существовали где-то вне зала суда, как абстракция. Но теперь, когда они нарушили процедуру, стали просить, чтобы их выслушали, и он столкнулся с реальными людьми, о чьих страданиях так часто и небрежно упоминал, судья, похоже, растерялся и отчаянно хотел вернуться обратно в успокаивающе туманные юридические формулировки.

– Я провожу слушания по плану, составленному до меня, – сказал наконец Дрейн. – На свете буквально сотни тысяч людей, потерявших близких и родственников из-за опиоидов…

Снова пауза.

– Я… эм-м… что здесь подходящий для этого форум.

Кравчик пыталась перебить его, но Дрейн продолжил. Боль и страдания семей, таких как семья Кравчик, занимают главное и центральное место в его мыслях, заверил он женщину, так же как в мыслях «юристов и финансистов». Но…

– Мы просто не можем превращать эти