Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

– А вон наш транспорт стоит. Мы приехали за ранеными сюда.

– Почему ты в валенках?

– Да сапог до сих пор не получили еще! Теперешний старший врач не больно о нас заботится. Ему бы только бумаги были в порядке, а на нас никакого внимания не обращает. Хоть все подохни! Покойный наш старший врач первым делом заботился о команде да об лошадях. У нас все получалось вовремя. Разве мы ходили летом в валенках?! Эх, барыня! Вот как мы часто вспоминаем покойника. Раньше нам воюй хоть сто лет! А теперь все только и думки, как бы дожить до мира, да скорее по домам.

– Но ведь команда не была довольна мужем? Всегда ведь были претензии и даже жалобы?

– Да, он точно строг был, покойник. За все наказывал. Вот, видите, зуба нет, выбил еще в Сарыкамыше, и я этого не мог забыть. Всегда таил злобу. Всегда хотелось делать не так, как он требовал. А иной раз думал: постой, будет праздник и на моей стороне! А теперь, верите ли, барыня, я готов все отдать, чтобы он был с нами… Вот как нам тяжело жить.

– Но, Клюкин, не может быть, чтобы муж обращался с вами так плохо!..

– Нет! Это истинная правда! Но мы все ему простили.

До Урмии я доехала по ровной, широкой дороге, но нигде не увидела ни одного цветочка. Исчезли кусты сирени и жасмина. Не было и ручейков, в которых мы мылись и освежались. Все срыто, выровнено, и мне показалось – скучно и одиноко, как в городе. В Урмии жара, пыль. Лазарета нет. Ушел на другой фронт, оставив в Урмии пункт вроде нашего, с врачом и сестрами. В помещении, где был наш лазарет, теперь какие-то интендантские чиновники. У них на крыше каждый вечер играет оркестр, слышно пение и хлопание пробок. Сестры в общежитии, где я прожила два дня, спешно шили ситцевые платья, чтобы можно было выходить по вечерам на музыку и вообще гулять по Урмии.

– Скучища здесь ужасная, – жаловались сестры. – Никого нет из офицеров, одни интендантские крысы-чиновники.

– Скажите, пожалуйста, здесь сестра Семина? – спрашивал незнакомый мужской голос. И не успела я выйти в сени, как увидела полковника Жигулина, который несколько раз был у нас на пункте раньше.

– Здравствуйте, Тина Дмитриевна, я только что приехал с позиции, еду в отпуск, узнал, что вы еще здесь и остановились в общежитии сестер, пришел предложить вам ехать дальше вместе. Мне дают в штабе линейку. Завтра приходит пароход из Сауч-Булаха. Будет брать раненых и, конечно, возьмет и нас.

– Вот хорошо! Спасибо вам, что вспомнили обо мне.

На другое утро мы выехали рано. До озера было только восемнадцать верст, и дорога была очень красивая. По обеим ее сторонам росли высокие тополя. Местность кругом совершенно плоская. Вдоль дороги с обеих сторон тянулись селения, окруженные садами и хорошо обработанными полями. Но сейчас было еще рано, и в полях никого не было. Мы выехали пораньше по двум причинам: во-первых, рано утром не так жарко, во-вторых, надо было не опоздать получить место на самом пароходе. Пароход этот, собственно говоря, попросту маленький катер, который больше десяти человек к себе на борт не мог взять. Если не поспеть первым, то попросят садиться на баржу, которую катер тащит на буксире. На катере не было удобств. На барже же было прямо ужасно. Палуба ничем не затенена. Солнце жарит во всю. Уборной почти нет (будочка торчит на корме для всех). Этот катер перевозит по Урмийскому озеру в одну сторону солдат, военные и интендантские припасы, а в обратную забирает раненых и немногочисленных пассажиров. Иногда он тянет за собой по две баржи, полные людей и груза. Раненых рядами кладут на палубе баржи. Сопровождают их фельдшер и несколько санитаров. На палубе стоит не прикрытая ничем бочка пресной воды для питья. Еды в дороге не полагалось – путь недолгий. А если кто и заголодает, так и сухарь пожует. Зато когда пароходик привозил раненых к пристани Даналу, там для них был питательно-перевязочный пункт с врачами и сестрами. Раненых и больных выносили в чистые и прохладные бараки, перевязывали, кормили и отправляли их дальше в Тифлис. Бараки были выстроены во время войны. Их было очень много – целый городок. Они стояли совсем на песке, на берегу озера. Там же был домик и для проезжающих сестер и врачей. Были даже баня и лавочки с разной мелочью. Но не всегда проходили благополучно перевозки раненых даже и по такому маленькому и спокойному озеру. Вода в Урмийском озере настолько насыщена солью, что в ней утонуть прямо невозможно. Даже если бы привязать на шею камень, то голова пойдет на дно, а ноги останутся в воздухе. Купаться в этой воде нельзя – слишком солона. Но жара все же загоняет людей в воду. Никто из них не знает поначалу, что нужно иметь с собой ведро пресной воды, чтобы после купания обмыться от соли. Полощется с наслаждением… Но когда выйдет из воды, обсохнет и оденется – сейчас же по всему телу начинается зуд. Кожа становится красной, как если бы ее густо смазали йодом! Нужно немедленно обмыть ее пресной водой и смазать вазелином или каким-нибудь жиром, как при ожоге. Нередко бывает и волнение на озере. Когда подует хороший ветер, то плыть на маленьких баржах очень опасно. Если нет в трюмах никакого груза, волнами их бросает с боку на бок, как пустые скорлупки; раненых катает по палубе от одного борта к другому. Иной раз и смоет за борт… Бывали случаи, что сами баржи переворачивались кверху дном. Бочки с пресной водой срываются со своих мест и катаются вместе с ранеными по палубе. Соленые волны заливают всю палубу и уносят с собой в озеро все, что не привязано крепко… А что не смоют, то вымочат, поломают, разобьют. Больные и раненые не имеют сил сопротивляться ударам этих волн, и их приходится либо привязывать, либо прятать куда-нибудь. Даже здоровым и крепким людям, и тем не легко бороться с качкой и частыми ударами коротких тяжелых волн… После бури утопленники, люди и животные, плавают на поверхности воды, не идут на дно, как им полагалось бы, если бы вода не была так насыщена солью… Такая буря была на озере незадолго до моей поездки. Десятки раненых были смыты волнами с баржи, и все они погибли… Все это нам рассказал очевидец – капитан катера, когда мы хотели