Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

– Тетя, да совсем уже не далеко… Но раз ты обещаешь, значит, у нас будет елка! – Я ушам своим не поверила, что уже декабрь, и приближается Рождество!..

Пришла Нина посмотреть, легли ли дети спать. Увидев меня, она сказала:

– Знаешь, скоро все полетит к черту! Будет революция!..

Сначала я не поняла ее и переспросила:

– Что? Откуда ты это взяла? Кто будет революционировать? Не вы ли с перепою да от кутежей строите революцию?..

– Слушай! Ты не читаешь в своем госпитале газет и ничего не знаешь, что делается на Западном фронте!.. Снарядов в армии нет! Продовольствия нет! Солдаты не хотят больше быть пушечным мясом! Хотят домой идти!.. А в городах скоро будет настоящий голод! Сейчас уже ничего купить нельзя, все страшно дорого! Да и достать ничего нельзя!..

– Постой! Однако вы каждый день кутите, и у вас все есть самое изысканное и лучшее!

– Ну, меня можешь не упрекать. Я ни копейки ни за что не плачу… Советую тебе читать газеты… Ты увидишь, куда мы идем…

– Все равно! Куда бы мы ни шли, но те люди, которые исполнили свой долг перед Россией, теперь нуждаются в помощи и уходе… Их мы не можем ни бросить, ни забыть… Все мы должны отдать наши силы и нашу работу им! Это единственное, что я могу и постараюсь сделать…

Нина ушла к Яше, а я легла рано спать. Завтра у меня опять операция, и я дежурная…

* * *

Только пришла в госпиталь, переоделась и вошла в палату.

– Сестра! А вы будете присутствовать при моей операции? – спрашивает больной, которому сегодня будут делать операцию: у него рана не заживает уже целый год. Каждый день я его перебинтовываю, а гной все выделяется. Рана сквозная, кость прострелена, и, кажется, в ней есть трещины и осколки. Его понесли на третий этаж в операционную. Он заснул, не выпуская моей руки из своей… Потом доктор сказал, чтобы я держала ногу.

Там, где была незаживающая рана, доктор сделал разрез до кости и острой ложечкой стал скоблить ее… Вид этой кости серо-коричневого цвета был жуткий… Мои руки были почти около самой раны; каждый скребок отдавался в них и шел к моему сердцу и в голову. Гры, гры, гры!.. Точно по моему сердцу скребли… Нога стала тяжелая. Скребущие звуки становились все более глухими и отдаленными… Я выпустила ее из рук…

– Сестра! Держите ногу крепко! – Голова доктора была над моей головой, и он так громко крикнул, что я сразу очнулась и крепко охватила ногу обеими руками… Мои ногти были сини, но крик доктора помог. Моя слабость стала проходить, и я достояла до конца операции и сама наложила повязку. Когда носилки с больным вынесли в коридор, чтобы спускаться по лестнице, я увидела доктора, который сидел там на скамейке и курил. Вид у него был усталый. Он поднял голову и сказал:

– Спасибо, сестра! Но вам нужно отдохнуть хорошенько.

Носилки благополучно спустили, больного уложили на койку.

Подошел санитар и сказал:

– Сестра! Вон еще один мучается. Сколько раз я его поправлял, а только отойду, он опять – ноги в одну сторону, руки в другую. Все норовит лечь поперек койки.

– Хорошо. Я посмотрю. – Подхожу, больной лежит спокойно, глаза закрыты. Пощупала пульс – слабый, едва прощупывается. Позвали доктора.

Доктор посмотрел пульс и сказал:

– Агония, умирает.

Ночью еще двое умерли, правда, не в моей палате, но я, как дежурная, присутствовала при агонии. Нас, дежурных сестер, четыре, на каждый этаж по одной, один врач и четыре сиделки. Много в госпитале, в каждой палате, тяжело раненных. Есть немало безнадежных… Но настолько устаешь от всего, что как-то не думаешь об их смертях. При первой же свободной минуте идешь в дежурку и сразу ложишься на кровать и болтаешь всякую ерунду. Это еще с вечера, а часа в два, в три сестры ложатся, накрываются одеялом и даже тушат лампу.

– У меня в палате все благополучно, – говорит сестра, укрываясь одеялом. – Правда, один умирает, но доктор сказал, что он умрет к утру.

После двух часов ночи сиделка пришла к нам в дежурную и разбудила сестру, – у ней в палате умер раненый, как раз тот самый, который должен был умереть утром. Мы пошли в ее палату, но застали уже труп.

– Сходи позови санитаров вынести его, – сказала сестра.

– А не нужно ли позвать доктора? – спросила я.

– Нет, смерть несомненная! К чему же беспокоить доктора.

Пришли санитары и унесли тело в мертвецкую. А мы вернулись в дежурку и опять легли. Мерить температуру полагается в шесть часов утра. Но, чтобы успеть измерить пятистам человекам, мы начинаем мерить около пяти часов и только-только успеваем закончить к приходу доктора. Потом поим чаем, меняем белье на койках и на раненых. Санитары и сиделки прибирают палаты, выносят все сосуды, моют полы, вытирают пыль. Когда утренняя уборка закончена, приходит доктор, каждый в свою палату, и начинается опрос и осмотр больных. Доктор смотрит кривую температуры, спрашивает сестру о каждом больном, а также назначает диету на один только день. Сестра записывает, и список посылает на кухню. Потом доктор говорит, кому сегодня делать перевязки. Составляется список, передается в перевязочную.

Только я пришла в перевязочную, сейчас же принесли раненого. Положили на стол. Доктор спросил его фамилию и сказал, что делать:

– Промойте рану перекисью водорода.

Только закончила перевязку одного раненого, а на столе уже лежит другой. Доктор, приподняв очки на лоб, говорит:

– Тампон положите! У него выделение есть из раны.

И этого унесли… А на столе уже опять новый.

– Это Овчиников? Его доктор отметил на операцию.

Так один раненый сменяет другого. А время летит, и не замечаешь его…

– Сестра, мы сегодня запоздали – уже двенадцать часов. Кончайте! Раненых сейчас будут кормить, – говорит доктор, снимает очки, встает и уходит. Вскоре и я закончила бинтовать последнего и отправила его в палату. Мою руки, снимаю халат, косынку и все это бросаю тут же в перевязочной, где уже лежали груды халатов, рубах, солдатских кальсон, косынок и окровавленных бинтов… Наконец могу идти домой, предварительно сдав список моей палаты дежурной сестре. Идти мне недалеко, и я с наслаждением вдыхаю свежий воздух по дороге. Пришла домой, помылась и легла в постель. Сейчас же пришла Даша и принесла кофе и какую-то еду.

– Барыня, разве вас кормили в госпитале-то?

– Нет, не кормили…

– Ну вот! Поешьте хоть рисовых котлеток. Мяса не достала: пойду после завтрака; армяшка обещал спрятать для меня кусок мяса…