Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

Даша, подавая утром кофе, сказала:

– Нина Ивановна вернулись ночью. Я сказала, что вы приехали. Она хотела идти к вам в комнату, но я просила вас не будить, так как вы устали и поздно легли спать…

Как тяжело мне здесь! Не хочется выходить из комнаты. Не хочу никого видеть. Не хочу ни с кем разговаривать… Сижу, точно в гостинице. Да и правда! Жизнь моя сейчас на распутье. Прошлое кончилось… Настоящего нет. Будущее неизвестно, безразлично… Нужно работать! Иначе сойду с ума в этой обстановке…

К завтраку вышла Нина.

– Здравствуй, Тина! Я вчера никак не могла прийти домой вовремя, к твоему поезду, – говорит она, входя и здороваясь со мной. – Бакланов справлял открытие своего нового механического завода. Пригласил всех нас к завтраку в новый ресторан «Луна», и мы все там засиделись почти до утра.

– Ну и отлично! А ты получила мое письмо о приезде?

– О да! Получила.

– Где Алексей? Пишет что-нибудь?..

– Пишет-то пишет, да все открытки только. И во всех просит посылать ему свиное сало и всякие жиры. Меня уже просто тошнит упаковывать это сало, а он только его и хочет. Не знаю, для чего ему столько его нужно? Может быть, он сапоги мажет?.. Яша и Маня живут очень счастливо. Маня купила для своей квартиры новую мебель красного дерева. Смерть Ивана Семеновича всех нас потрясла до глубины души… Яша, получив телеграмму, всю ночь не спал…

– А ты что, все лето прожила в Баку, почему не поехала в Пятигорск?

– Да Ванька просил не уезжать! У него жена все умирает, да никак не может умереть!..

– Какой Ванька?!

– Ты его знаешь, Коженков.

– А, помню! Это тот, что чайниками торгует да иконками? Красная такая рожа? Лавки скобяного товара у него?

– Да, да! Но, знаешь, у него денег куры не клюют! Эти его лавки с иконками приносят ему доход больше, чем наши дома!..

– Может быть! Но он ведь все-таки просто спекулянт. Ему нужно быть на фронте, с ружьем в руках. А вот благодаря деньгам он сидит в большом городе, пьянствует и спекулирует да чужих жен развращает… Да брось говорить о нем! Он мне ни с какой стороны не интересен! Лучше расскажи мне, как живет Соня. Все еще работает в морском лазарете?

– До сих пор работала, но сейчас должна его бросить – третий месяц уже беременна…

– Неужели?! Вышла замуж?..

– То-то вот, что еще не вышла!.. Мы все хотим заставить «его» жениться. А он, негодяй, говорит, что ребенок не от него!..

– Да кто «он»?!

– Он?.. Просто смазливая сволочь! Из русских немцев… Чтобы не идти на фронт простым солдатом, устроился в лазарете служителем. Красивый, наглый… Соня и соблазнилась, но когда она сказала ему, что беременна, то он ее же стал обвинять, говоря, что она, вероятно, жила с лазаретным доктором… Соня возмутилась и пригрозила, что пойдет к доктору и все расскажет, и тот, наверно, его откомандирует, пошлет на фронт. Тогда он предложил ей сделать аборт. Соня пришла ко мне посоветоваться. Я сразу заявила ей, что вместо того, чтобы рисковать жизнью, лучше заставить его жениться…

– А отец знает?

– Пока еще нет.

– Нужно торопиться, иначе трудно уже будет скрывать положение…

Запуганный немец женился на Соне. Иван Яковлевич очень был рад выдать дочь за солидного человека, как он называл нового зятя. После свадьбы молодые поселились у отца. Соня бросила работу в лазарете. А Виктор, ее муж, продолжал ходить и исполнять работы до самой революции.

– Знаешь, Ванькина жена была именинница, так я ей послала черные розы! – продолжала Нина посвящать во все семейные дрязги и новости.

– А что это означало?

– Смерть! Ведь я тебе говорила, что жена у Ваньки в последней стадии чахотки. Ванька вчера говорил, что он ждет каждую минуту ее смерти. Он и домой перестал ходить: «Боюсь, – говорит, – я на нее смотреть, точно на покойницу…»

– А ты разве хочешь ее смерти? Для чего тебе чужой муж, у тебя свой еще живой…

– Да! Живой! Кажется, я никогда от него не избавлюсь. Сколько в нашем полку убитых офицеров! А он хоть бы что… Сидит в плену и отъедается свиным салом… Ненавижу я его! Лучше бы он там умер! – Нина, взволнованная, быстро встала, прошлась по комнате, закурила. – Всю мою жизнь искалечил! Молодости я с ним не видела! Я только сейчас жить начала… – Помолчав, она сказала: – Пойдем к Яше. У него всегда кто-нибудь есть из гостей. Даша накормит детей завтраком.

Я отказалась. Только она ушла, вернулись дети с прогулки.

– Тетичка, а мамы дома нет? А ты будешь с нами завтракать? Тетичка, я сяду рядом с тобой, – сказала Мара.

– И я! И я тоже!.. – вдруг заявили они все.

После завтрака Оля пошла спать, а к Маре пришла учительница. Но Мара со слезами на глазах сказала мне:

– Тетя Тина, раз ты приехала, так пусть это будет праздник! И заниматься сегодня не нужно…

Прошло два дня, как я приехала. Но сидеть без дела в этой обстановке я больше не могла! Пошла в госпиталь попросить работу. В госпитале меня встретили очень приветливо, а доктор Захарьян был прямо как отец родной!

– Вернулись к нам? Хотите работать? Это очень хорошо!.. Читал в газетах о смерти вашего мужа… Ничего не поделаешь! Неизвестно, как еще мы все выкрутимся из этого положения! Вон на Западном фронте немцы прут и прут! А наши всё отступают без патронов и снарядов… Первая палата будет ваша. Приступайте к работе хоть сейчас, – закончил доктор Захарьян.

* * *

И вот я опять у знакомого дела! Опять бинты, перевязки, операции, дежурства… Стоны и бред раненых и больных. Слезы радости и отчаяния…

– Сестра, почитайте письмо из дому, жена прислала, – просит раненый.

– «Кланяется тебе низко жена твоя Авдотья Миколаевна. Слава богу, все живы и здоровы. Хлебушко родился, но убрать-то некому. День-денешенек работаю в поле – никак спины не разогну. А вечером вернусь домой, а работы и того больше… Сынок твой малый помогает мне. Но какие у него силенки?! Всего-то ведь только восьмой годок пошел! У тятеньки твоего страшная высыпала грыжа, и он ничего робить не может. Больше все лежит. Приезжай домой!! Хоть ты и без ноги, а все же свой хозяйский глаз будет…»

Только прочла письмо, пришла сиделка и сказала:

– Вас, сестра, доктор просит!..

– Сестра, звонили из заразного лазарета, сейчас привезут несколько больных для операции, – сказал дежурный врач. – Сколько у вас