Пушкин. Болдино. Карантин. Хроника самоизоляции 1830 года - Михаил Яковлевич Визель

Дотошные редакторы, готовя к печати в 1941 году 17-томное полное собрание сочинений и писем Пушкина, сделали примечание: строка «Драгоценной для россиян памяти» и слова «и благодарностию» вписаны позднее остального текста. Иными словами – Пушкин написал, посмотрел и решил: нет, недостаточно торжественно, надо усилить.

О прочих сюжетах, появляющихся в этом письме – пожелании Дельвигу крепиться, жалобах на грязь и неизвестности в отношении невесты, у нас будет случай рассказать отдельно, а пока что обратим внимание: дождь, снег, грязь, а «осень чýдная». Значит – «И пальцы просятся к перу, перо к бумаге…»

Но Пушкин не обманывает своего доверенного корреспондента, когда жалуется, что ему «и стихи в голову не лезут». Ему лезет нечто совсем другое.

Что именно – и его друзья, и его читатели скоро узнают.

Пренесчастное животное и ангел / восьмое письмо

Милостивая государыня Наталья Николаевна, я по-французски браниться не умею, так позвольте мне говорить вам по-русски, а вы, мой ангел, отвечайте мне хоть по-чухонски, да только отвечайте. Письмо ваше от 1-го октября получил я 26-го. Оно огорчило меня по многим причинам: во-первых, потому, что оно шло ровно 25 дней; 2) что вы первого октября были еще в Москве, давно уже зачумленной; 3) что вы не получили моих писем; 4) что письмо ваше короче было визитной карточки; 5) что вы на меня, видимо, сердитесь, между тем как я пренесчастное животное уж без того. Где вы? что вы? я писал в Москву, мне не отвечают. Брат мне не пишет, полагая, что его письма, по обыкновению, для меня неинтересны. В чумное время дело другое; рад письму проколотому; знаешь, что по крайней мере жив, и то хорошо. Если вы в Калуге, я приеду к вам через Пензу; если вы в Москве, то есть в московской деревне, то приеду к вам через Вятку, Архангельск и Петербург. Ей-богу не шучу – но напишите мне, где вы, а письмо адресуйте в Лукояновский уезд в село Абрамово, для пересылки в Болдино. Скорей дойдет. Простите. Целую ручки у матушки; кланяюсь в пояс сестрицам.

Милостивая Государыня Наталья Николаевна, я по французски браниться не умѣю, такъ позвольте мнѣ говорить вамъ по русски, а вы, мой Ангелъ, отвѣчайте мнѣ хоть по чухонски да только отвѣчайте. Письмо Ваше отъ 1-го окт. получилъ я 26-го. Оно огорчило меня по многимъ причинамъ во первыхъ потому что оно шло ровно 25 дней. 2) что вы перваго октября были еще въ Москвѣ давно уже зачумленной. 3) что вы не получили моихъ писемъ 4) что письмо ваше короче было визитной карточки; 5) что вы на меня видно сердитесь между тѣмъ какъ я пренещастное животное ужъ безъ того. Гдѣ вы? что вы? я писалъ въ Москву, мнѣ не отвѣчаютъ – Братъ мнѣ непишетъ, пологая что его письма по обыкновенію, для меня неинтересны – Въ чумное время дѣло другое; радъ письму проколотому; знаешь что по крайнѣй мѣрѣ живъ – и то хорошо. Если вы въ Калугѣ, я приѣду къ Вамъ черезъ Пензу; если вы въ Москвѣ, т. е. въ Московской деревнѣ то приѣду къ Вамъ черезъ Вятку, Архангельскъ и Петербургъ. Ей богу не шучу – но напишите мнѣ гдѣ вы а письмо адресуйте въ Лук: Уѣздъ въ село Абрамово для пересылки въ Болдино. Скорѣй дойдетъ. Простите. Цалую ручки у матушки; кланяюсь въ поясъ сестрицамъ.

Восторгаясь Бродским и Набоковым, мы редко задумываемся о том, что практически все русские классики были билингвами. Только не русско-английскими, а русско-французскими. Они не просто в совершенстве выучили французский, как Гоголь выучил итальянский, а росли на нем с самого раннего детства.

В 2014 году мне выпал случай поговорить об этом с выдающимся французским славистом Жоржем Нивá. Мы встретились на церемонии «Русской премии», предназначавшейся для пишущих по-русски писателей, для которых русский язык не является домашним. И, естественно, беседа наша вертелась вокруг многоязычия и двуязычия. В частности, двуязычия классиков. Я начал так:

Вы – один из тех немногих счастливцев, которые могут сейчас читать «Войну и мир» так, как она была задумана Толстым; скажите: французский язык «Войны и мира» – это действительно аристократический язык начала XIX века или все-таки особый «русский французский», как сейчас есть «китайский английский»?

Жорж Нива. В 2020 году устные воспоминания Жоржа Нива (на русском языке!) собраны Александром Архангельским в книгу «Русофил»

Жорж Нива: Нет, это настоящий аристократический язык XIX века. Может быть, не начала, а середины, того времени, когда Толстой писал свой роман. Вообще-то многие русские писатели пытались писать по-французски. Пушкин, Цветаева… Но я всегда испытываю неловкость, когда их французские тексты публикуют отдельно. Если бы Александр Сергеевич написал только это, он бы не остался в истории. Что же касается Цветаевой – она пишет по-французски так же оригинально, как по-русски. Можно сказать, она рвет язык, и это раздражает по-французски, как раздражает по-русски.

Мы редко задумываемся о том, что практически все русские классики были русско-французскими билингвами. Как вам кажется, отложило ли это отпечаток на то, что и как они писали по-русски?

Михайловское, имение Пушкиных в Псковской области

Жорж Нива: У них было не просто два языка, но и две культуры. У того же Толстого – крестьянская культура Ясной Поляны, в которой он рос, и аристократическая. Эти две культуры были для них как два легких, правое и левое. Он дышал ими одновременно, и это многое объясняет у Толстого. Французский язык оставляет след. Например, в синтаксисе. Когда Толстой начинает размышлять о диалектике свободы и необходимом в истории – мне кажется, что он пишет не по-русски, а по-французски: длинные предложения, сложная латинская грамматика[5].

Сам господин Нива превосходно говорит по-русски и со своим элегантным французским прононсом и седой копной волос мог бы изобразить в кино русского аристократа. Его мнение, может быть, слишком резко очерчено, но, безусловно, основательно. А метафора правого и левого легкого – проста и наглядна.

Мы со школы помним, что Татьяна Ларина «по-русски плохо знала, журналов наших не читала и выражалася с трудом на языке своем родном», но не задумываемся порой, – а как же она в таком случае говорила