Тотем и табу. «Я» и «Оно» - Зигмунд Фрейд

только объяснение отдельного феномена, но и позволяет понять, исходя из одной точки зрения, мир в целом как единую совокупность. Если следовать за упомянутыми авторами, то человечество породило в ходе времен три такие системы, три великих миросозерцания: анимистическое (мифологическое), религиозное и научное. Из них первозданным является анимизм, который объяснил мир полностью, возможно наиболее последовательно и исчерпывающе. Это первое миросозерцание человечества теперь является психологической теорией. В наши намерения не входит демонстрация того, что еще может быть обнаружено из него в современной жизни то ли обесцененным в форме суеверия, то ли в живом виде в качестве фундамента нашего языка, веры и философствования. Когда говорят, что сам анимизм – еще не религия, но содержит предпосылки, на которых позднее строятся религии, то возвращаются к последовательности трех миросозерцаний. Очевидно также, что миф покоится на анимистических предположениях, однако оказывается, что детали отношений мифа и анимизма в существенных пунктах еще не выяснены.

2

Наша психоаналитическая работа начнется с другого пункта. Невозможно предположить, что люди из чисто спекулятивной любознательности подвиглись на создание своей первой картины мира. Практическая необходимость овладеть миром должна была соучаствовать в этих усилиях. Поэтому мы не удивляемся, узнав, что почти рука об руку с анимистической системой идут наставления, как нужно поступать, чтобы стать господином над людьми, животными, предметами или, соответственно, над их душами. Это руководство, ставшее известным под названием «колдовство и магия», С. Рейнах назовет стратегией анимизма: «Я предпочел бы вместе с Хубертом и Мауссом сравнить их с анимистической техникой»[319].

Можно ли отделить друг от друга понятия «колдовство» и «магия»? Это возможно, если несколько вольно пренебречь неточностями словоупотребления. Тогда колдовство по существу – это искусство влиять на духов, обращаясь с ними так же, как в сходных условиях поступают с людьми, то есть успокаивая, умиротворяя их, проявляя склонность запугать, лишить их могущества, подчиняя их своей воле с помощью тех же средств, которые оказались эффективными в отношении живых людей. Но магия – нечто другое; она, по сути, игнорирует духов и пользуется особыми средствами, а не банальной психологической методикой. Мы легко догадаемся, что магия является первоначальной и наиболее важной частью анимистической техники, ибо среди средств, с помощью которых нужно обращаться с духами, имеются и магические[320]. Магия находит себе применение и в тех случаях, когда еще не началось, как нам кажется, одухотворение природы.

Магия должна служить самым разнообразным целям: подчинять естественные процессы воле человека, защищать индивида от врагов и опасностей, давать ему силу наносить урон своим врагам. Принцип же, на допущении которого основывается магическое действие, или, точнее, принцип магии до того очевиден, что признается, похоже, всеми авторами. Если отвлечься от сопутствующих ценностных суждений, то короче всего его можно выразить словами Э. Б. Тайлора: «Mistaking an ideal connexion for a real one»[321]. На двух группах магических действий поясним это свойство.

Одна из самых распространенных магических процедур, наносящих урон врагу, состоит в том, чтобы из какого угодно материала сделать его подобие. При этом от сходства почти ничего не зависит. Можно также какой-то объект «назначить» его портретом. То, что затем причиняют этой копии, случается и с ненавистным оригиналом; последний испытывает боль в том же месте тела, где наносят рану первому. Ту же самую магическую технику можно использовать в благих целях, а не для удовлетворения личной вражды и, таким образом, прийти на помощь богам наперекор злым демонам. Цитирую Фрэзера: «Каждую ночь, когда бог солнца Ра (в Древнем Египте) спускался к себе домой на раскаленный запад, ему приходилось выдерживать жестокую схватку с сонмом демонов, нападавших на него под водительством заклятого врага Апопа. Всю ночь напролет он боролся с ними, и часто силы тьмы были достаточно сильны, чтобы даже днем посылать на голубое небо темные тучи, ослаблявшие его силу и не пропускавшие его свет. В помощь богу в его храме в Фивах ежедневно совершалась следующая церемония: из воска делали изображение его врага Апопы в образе отвратительного крокодила или длинной, свернувшейся в кольцо змеи и на нем зелеными чернилами писали имя демона. Завернув эту фигуру в кусок папируса, на котором делали аналогичный рисунок, ее затем обматывали черными волосами; жрец плевал, полосовал каменным ножом и бросал на землю. Потом наступал на нее левой ногой и наконец сжигал в огне, в котором горели определенные растения. После того как таким образом Апопа был уничтожен, то же самое совершалось со всеми демонами его свиты. Это богослужение, при котором нужно было произносить определенные слова, повторялось не только утром, и в полдень, и вечером, но и во все промежутки времени, когда бушевала буря, обрушивался сильнейший ливень или мрачные тучи закрывали солнечный диск на небе. Злые враги ощущали телесное истязание, совершаемое над их изображениями, как будто сами страдали от них; они обращались в бегство, и бог солнца вновь торжествовал»[322].

Из необозримого количества магических действий, похоже обоснованных, отмечу еще только два вида, игравшие во все времена огромную роль у первобытных народов и отчасти уцелевшие в мифах и в культах более высокой ступени развития, а именно разного рода заклинания дождя и плодородия. Дождь вызывали магическим путем, имитируя его, а также подражая вызывающим его облакам или буре. Это выглядело так, словно хотели «играть в дождь». Японские айны, например, создают дождь так: часть из них льет воду из большого решета, тогда как другая оснащает большую миску парусами и веслами, словно та стала судном, и волочит ее вокруг деревни и садов. Плодородие почвы обеспечивали себе магически, демонстрируя ей вид человеческого полового акта. Так, в некоторых частях Явы – один пример вместо бесконечного множества – при приближении времени цветения риса крестьянин и крестьянка имеют обыкновение отправляться ночью в поля, чтобы побудить рис к плодовитости примером, который они ему подают[323]. Напротив, они боялись, что запретные инцестуозные половые отношения породят сорные травы или вызовут бесплодие почвы[324].

Некоторые отрицательные предписания, то есть магические предосторожности, также можно включить в эту первую группу. Если часть жителей поселения даяков отправилась на охоту за кабанами, то оставшиеся не смеют в это время прикасаться своими руками ни к маслу, ни к воде, в противном случае у охотников пальцы станут мягкими и добыча ускользнет из их рук[325]. Или когда охотник-гиляк преследует в лесу дичь, его детям, оставшимся дома, запрещено делать рисунки на дереве или на песке. В противном случае следы в густом лесу могли спутаться