Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

Наша история показывает, что мы не будем в порядке, что мы ограничимся полумерами и еще одному поколению снова придется пройти этот неизбывный ритуал скорби и страданий чернокожих, что у моего ребенка будут свои дети, а ему придется объяснять его собственным детям, что происходит в мире… Мы окажемся в расовом беговом колесе просто несущимися по кругу[1117].

Глод цитирует книгу Болдуина “Имени его не будет на площади” (1972), написанную вскоре после убийства Мартина Лютера Кинга в состоянии “глубокого разочарования”[1118]: “Быть афроамериканцем или чернокожим американцем – значит оказаться в невыносимо сложном положении, как и все, кто когда‐либо обнаруживал себя частью цивилизации, которую они никак не могли достойно защищать, на которую их вынуждали без конца нападать и клеймить – и кто все же говорил с самой горячей любовью, надеясь заново отстроить царство, сделать его благородным и достойным жизни”. Он приводит парадоксальное замечание Болдуина: что проблему в Америке представляет не негр и что “суть тут не в том, что делают и чего не делают чернокожие, а в той роли, которую виноватое и сведенное судорогой воображение белых отвело черным”.

Глод делает мрачный вывод: “Центральное место в этом отвратительном периоде нашей истории занимает та идея, что «мы» как страна меняемся к худшему – что «мы» становимся неузнаваемыми для самих себя”[1119]. Поэтому он не “чересчур оптимистичен”, но признает у себя наличие “пропитанной блюзом надежды – не того удобного оптимизма, который признает тьму, неудачу, а такого, который демонстрирует неизбывную веру в нашу способность быть иными”[1120].

С этим прогнозом согласуется представление о том, что чернокожие историки получат необычную возможность, если захотят ею воспользоваться. Почти четверть века назад Джон Генрик Кларк предвидел это. Его слова могут показаться ныпыщенными, но он считал эту позицию прагматичной. “В XXI веке, – писал он, – в мире будет более миллиарда африканцев. Мы люди завтрашнего дня. Но конечно, одновременно мы люди и вчерашнего дня. Понимая нашу новую роль, мы сможем изменить мир, если прежде изменимся сами”[1121].

Для нового поколения ученых, живущих в нынешней ситуации политической и расовой поляризации, ставки очень высоки. В августе 2020 года я беседовал с Элизабет Хинтон, создающим себе репутацию молодым чернокожим историком. Написав в Колумбийском университете (под руководством Эрика Фоунера) диссертацию, она помогла Мэннингу Мэрэблу собрать материалы для биографии Малкольма Икс, после чего перешла в Гарвард, а позднее – в Йель. В 2016 году Хинтон опубликовала книгу “От «войны с бедностью» к «войне с преступностью»”, вызвавшую широкую общественную дискуссию. В ее следующей книге речь идет о политических волнениях чернокожих конца 1960‐х – начала 1970‐х годов. Сначала Хинтон подумывала стать адвокатом по уголовным делам, но личные причины (большую часть ее детства двоюродный брат провел за решеткой) и вопросы, оставшиеся без ответа после подготовки магистерской работы, привели ее к истории афроамериканцев. Хинтон считает, что движение Black Lives Matter дает США шанс прозреть: “При всех репрессиях, при всем расизме открываются новые возможности. Воспользуемся ли мы моментом для подлинного воздаяния?”[1122]

Хинтон утверждает, что она рискует, говоря то, что говорит, и что “риск сейчас приемлем, этого не было, прежде чем Black Lives Matter стало модным”. Пятнадцать лет назад, когда она работала над диссертацией, ей пришлось доказывать важность изучения истории “войны с преступностью” (произнесенное президентом Линдоном Б. Джонсоном в 1965 году выражение особого внимания государства к обузданию преступности) и развития пенитенциарной системы. Теперь понятия наподобие “превосходства белых” (white supremacy) и “системный расизм”, давно применяемые в сфере афроамериканских исследований, употребляются повсеместно. Нынешнее примирение с историей расового неравенства и несправедливости подтолкнуло, например, к дискуссии о признании расизма не пережитком прошлого, а чертой современной американской жизни. “В результате, – объясняет Хинтон, – мне не пришлось тратить столько времени на «доказывание» того, что в моей работе речь идет о расизме”.

У Хинтон есть собственная точка зрения на то, может ли ее страна исправиться. “Тяжело, да? Является ли американская история историей непрерывного прогресса и мы наконец познаем заветы отцов-основателей – или же она в основе недемократична? Способна ли Америка когда‐либо стать пострасистским обществом?” Хинтон надеется, поскольку “все больше людей признают, что история чернокожих важна, они интересуются тем, что эти историки могут сказать – они хотят узнать о нас от нас же”.

Напоследок я позволю себе осторожный оптимизм, возможно, тем более спорный, что сказанное ниже принадлежит перу Аарона Соркина – белого, еврея из Нью-Йорка. В апреле 2000 года телесериал “Западное крыло” потчевал аудиторию невероятно сочувственными картинами из жизни Белого дома, в котором хозяйничали демократы. В одной серии чернокожий адвокат Джефф Брекенридж пытался стать помощником генпрокурора по гражданским правам, но столкнулся с трудностями после того, как на обложке книги “Неуплаченный долг” (автор призывал США передать афроамериканцам не менее 1,7 трлн долларов, и это соображение привело правительство в замешательство) появился его хвалебный отзыв. Брекенриджа пригласили к замглавы администрации президента Джошу Лаймену. Разговор вышел непростым.

Брекенридж объясняет: “Нельзя похитить и продать в рабство целую цивилизацию. Никакими деньгами это не компенсировать, и все, что вам остается теперь, двести лет спустя, – разбираться с межрасовыми отношениями в стране”. Брекенридж интересуется, есть ли у Лаймена долларовая банкнота:

Переверните ее. Смотрите: пирамида на печати не достроена. Со Всевидящим оком и словами Annuit Coeptis: он, Бог, одобрил наши начинания. Печать такой и задумана, потому что эта страна должна быть достроена. Мы изо всех сил должны стараться это сделать. Мы должны продолжать обсуждать, спорить, должны читать книги великих ученых-историков и говорить о них. Вот почему мое имя появилось на суперобложке[1123].

Глава 20

Плохая история: истина против “патриотизма”

– А история никогда не лжет? – осведомился с проблеском надежды мистер Дик.

– О, что вы! Конечно нет, сэр! – решительно ответил я, ибо я был молод, простодушен и верил в это.

Чарльз Диккенс, “Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим” (1850)[1124]

Моя дочь, приехав на спортивное мероприятие в Будапешт, заметила это первой: в парке на площади Свободы в центре города с 2014 года стоит воздвигнутый государством памятник жертвам нацистской оккупации 1944 года, года венгерского Холокоста[1125]. Памятник – образец современного венгерского китча (изображающий Германию бронзовый