Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

Фудзиока и “либеральная школа” повели контрнаступление на “слабоумие побежденных” в ряде статей, из которых выросла четырехтомная “История, о которой не пишут в учебниках” (Kyōkasho ga Oshienai Rekishi). К маю 1997 года было продано 900 тысяч экземпляров первых двух томов. Авторы вышедшего следом “Нового учебника истории” (Atarashii Rekishi Kyōkasho, 2001) не только тщательно избегают обозначающих агрессию слов, но и обходят молчанием Нанкинскую резню (изображая ее, по словам комментатора, “слегка вышедшей из‐под контроля вечеринкой для солдат на весенних каникулах”[1149]) и обращение японцев с военнопленными и гражданским населением, концентрируясь взамен на злодеяниях других стран.

Японский историк Хасэгава Митико вопрошает: “Отчего люди не относятся к истории объективно?” Напрашивается иронический ответ, ведь Хасэгава – ведущая ревизионистка, решительно настаивающая, что в 1930–1940‐х годах японские военные не творили бесчинств, но если и творили, то в гораздо меньшем, чем им приписывают, масштабе. Этот взгляд соответствует позиции многих японских ученых, политиков и преподавателей. Рикки Керстен, специалист по Японии, в статье 1989 года рассматривает все это в контексте:

Японский ревизионизм… настаивает, что нападение на Перл-Харбор, вторжение в Китай и другие регионы Азии не были актами агрессии… Главная задача исторического ревизионизма состоит в том, чтобы стереть различие между агрессорами и их жертвами. Изображая японских военных преступников жертвами западного империализма, ревизионисты хотят, чтобы школьники запомнили довоенную Японию героической страной, боровшейся за освобождение азиатских соседей от западной агрессии.

Это, однако, ставит исторический опыт в подчиненное положение по отношению к представлению нации о себе и требует, чтобы он “заставлял японцев гордиться”, какими бы ни были факты. Так самообман питает патриотизм. Кто‐то может возразить, что все войны требуют героического нарратива, чтобы побудить солдат рисковать жизнью, а после конфликта дать выжившим почувствовать, что страдания и гибель не были напрасными[1150]. Но и такое утешение дорого обходится. Джон Кэри сказал: “Одна из самых полезных задач истории – донести до нас отчетливо, откровенно и болезненно, как предыдущие поколения преследовали цели, теперь кажущиеся нам ошибочными или постыдными”. Японское государство смотрит на это иначе. До сего дня ни один военный преступник не наказан. Командир “Отряда 731” Сиро Исии избежал какого бы то ни было наказания, а сменивший его [Масадзи Китано] возглавил первый в Японии коммерческий банк крови. Нобосукэ Киси (который управлял военной экономикой страны и [в 1945–1948 годах] находился под стражей как подозреваемый в военных преступлениях категории “А”) в 1957–1960 годах занимал пост премьер-министра. Его внук Синдзо Абэ дважды возглавил правительство [в 2006–2007 и 2012–2020 годах].

После 1985 года видные члены правительства Японии демонстративно посещают храм Ясукуни в центре Токио, где похоронены более тысячи военных преступников, в том числе четырнадцать – категории “А”. Рядом с храмом помещается музей, почти целиком соответствующий ревизионистскому взгляду на участие Японии в войне. Нанкинская резня названа здесь “инцидентом”. Когда японские военные устранили проблему, “местные жители смогли вернуться к мирной жизни”. Устремления Гитлера объясняются его желанием “вернуть территорию, утраченную после Первой мировой войны”. О Холокосте не сказано ни слова.

В феврале 2007 года премьер-министр Синдзо Абэ объявил: кабинет не нашел доказательств того, что правительство силой удерживало обращенных в сексуальное рабство женщин и что его партия намерена смягчить заявление 1993 года, в котором признавалась вовлеченность государства. Абэ также стремился к отказу от признания приговора Международного военного трибунала. По его словам, военный период отмечен и благородством, а участие Японии в войне имело целью освобождение Азии от западного империализма.

В сентябре 2007 года Абэ ушел в отставку “по состоянию здоровья” (поговаривают, что это объясняется отчасти его поражением в битве за переписывание учебников истории), но снова стал премьер-министром в 2012, 2014 (под лозунгом “Вернем Японию!”) и 2017 годах. В октябре 2013 года министр образования распорядился, чтобы совет по образованию применял консервативный учебник, прежде отвергнутый, а два месяца спустя предложил ввести новые стандарты, требующие учета в изданиях для школьников националистических взглядов на военный период и умолчания, например, о том, что японские солдаты на Окинаве забрасывали гранатами пещеры, где укрывались мирные жители, и принуждали их не сдаваться в плен, а совершать самоубийство[1151].

С тех пор усилия добиться пересмотра удвоились. Абэ позволил себе сфотографироваться в кабине истребителя с бортовым номером 731, то есть с тем же номером, что и у отряда, где ставили эксперименты на китайских пленных[1152]. В октябре 2014 года правительство Абэ снова попросило частично пересмотреть доклад [Комитета ООН по правам человека 1996 года] о “женщинах для утешения”, но его автор [Радхика Кумарасвами] отказалась уступить. Абэ в определенной мере учел международную критику, и в августе 2015 года в телевыступлении осторожно признал, что страна, “выбравшая неверное направление и вступившая на путь к войне”, причинила “неисчислимый ущерб и безмерные страдания”. В конце 2015 года Япония официально принесла извинения и пообещала выделить по 8,3 миллиона долларов на уход за каждой из еще живущих “женщин для утешения”. В марте 2020 года их – в большинстве уже девяностолетних – оставалось восемнадцать.

Историк Эри Хотта в работе “Япония, 1941‐й. Накануне бесчестия” (2014) отметила: “Несмотря на усилия отдельных граждан, ученых и журналистов вести более честную дискуссию, трудно отрицать, что правительством Японии двигало побуждение отвернуться от того, что в истории страны есть неудобного и неприятного”[1153]. Газета Japan Times отметила: “Нет ничего зазорного в воспитании патриотической гордости, но гордиться нужно чудесами японского искусства и литературы, ее цивилизацией до модернизации, а не национализмом XX столетия”[1154]. Тем временем известные своей покладистостью японские СМИ продолжали ставить “национальный интерес” выше права общества знать правду. Увы, без полной открытости история вырождается в миф и превращается в форму пропаганды.

Когда Синдзо Абэ впервые стал премьер-министром, он заявил: “Не дело правительства решать, как охарактеризовать последнюю мировую войну. Думаю, нужно дождаться оценок историков”[1155]. Но именно этого он и не сделал. Япония – демократическое государство, во многих отношениях благополучное (в декабре 1997 года, в годовщину Нанкинской резни, в Токио состоялось мирное шествие; люди несли фонари с китайскими иероглифами, означающими “чтить память”). Но, хотя идет открытая дискуссия о темных сторонах истории Японии, тон задает правительство. Это объяснимо, однако трагично.

Может показаться в некотором смысле несправедливым ставить в пример Японию: едва ли есть хоть одна страна, не приукрашивавшая свое прошлое. Известный канадский историк Маргарет Макмиллан признает:

Может быть опасно ставить под сомнение то, что люди рассказывают о самих себе, ведь [национальное] самосознание в