Ребята, нас обманули! (Жизнь в рассказах) - Светлана Юрьевна Бойм

А возможно, они не страдали вовсе, а просто упражнялись в изящной словесности, писали программные стихи, нечто вроде современных производственных романов. (Сегодня я не могу отделаться от порочного внеисторического подхода.) А что такое «Песнь о Роланде»? Замечательный героический эпос или яростное пропагандистское произведение? По-моему, она внесла весомый вклад в идеологическую борьбу на своем этапе и в этом смысле – достойный образец для подражания.

«Ту-ру-ру», – радио, как всегда, вовремя прерывает мои мысли. «Ту-ру-ру-ру. Московское время – четырнадцать часов. Вы слушаете “Маяк”. Генеральный Секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР…» Удивительно бодрый, приподнятый голос диктора. Дальше можно не слушать. По тембру и модуляции голоса несложно судить, о чем идет речь. Я уже вывела закономерность: любую программу новостей можно поделить на три части:

1-я часть: «Визиты и вести из стран социализма». Полный оптимизм, мажор.

2-я часть: даже в голосе диктора появляются саркастические нотки, затем гнев, негодование. «Американская военщина продолжает поставки оружия в ЮАР…», «Количество безработных в странах капитала достигло рекордной цифры…» Упадок, кризис, страх. Но и тут нет полной безысходности: «Как сообщает газета “Дейли уорлд”, на этой неделе состоялась крупная забастовка рабочих-нефтяников…», «Английские женщины выступали с поддержкой», «Делегация французских учителей требует улучшения условий труда…»

И наконец – 3-я часть – «Гимн труду», «В Стране Советов», «Трудовая вахта пятилетки», «В колхозе “Путь Ильича” Ждановского района Курской области приняли обязательства…», «Рабочие завода “Красный дизель” досрочно сдали…», «Бригадный подряд находит все большее распространение…» Заканчивается все мощным жизнерадостным аккордом. Удивительно, как четко все сконструировано, продумано. Это целая патетическая радиосоната в трех частях: allegro, adagio, allegro molto bravo. Под триумфальные звуки allegro molto bravo я надеваю свое серое пальто, белую шапку и выхожу на улицу.

До метро иду пешком. При дневном свете дома не кажутся такими пугающими.

Неуклюжие грязно-белые коробки на фоне серого неба. Вокруг ни одного яркого пятна. Я в своем серо-белом одеянии сливаюсь со всем, что меня окружает. Иду по мокрому асфальту. Под ногами грязь, лужи, сломанные ветки.

Каждый пишет, как он слышит,

Каждый слышит, как он дышит…

Привязались ко мне эти слова.

Шаг. Что-то давит в сапоге. Шаг. Проклятая машина, обязательно нужно обрызгать! Шаг… Кажется, я наткнулась на старушку с бидоном. Дзын-дзын, черт, идут, ничего не видят! Ускоряю шаги. «Каждый пишет, как он слышит, каждый слы…»

Наконец метро. Я втискиваюсь в толпу, машинально вхожу на ступень эскалатора, смотрю вниз. Передо мной – море людей, хаотично движущихся, толкающих друг друга. Через несколько секунд я буду среди них и поток вынесет меня на платформу. Можно закрыть глаза, ни о чем не думать, не беспокоиться, все равно рано или поздно окажешься в вагоне. В пустой голове крутятся обрывки заученных фраз и несколько стихотворений.

«Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром, Францу-у-у-узу отдана…»

Я знаю, город будет,

Я знаю, саду цвесть,

Когда такие люди…

Кажется, я уже в вагоне. Теперь – никуда не скрыться. Тысячи глаз устремляются на меня, осматривают с ног до головы. Ну да, конечно, заметили: грязь на сапогах, смазавшаяся помада, порванная перчатка… В метро почти никто не разговаривает, шум поезда вбирает в себя все звуки. Здесь нельзя позволить себе милой патриархальной трамвайной искренности. В одиночестве в туго набитом, ярко-ярко освещенном вагоне метро время течет страшно долго.

Слава богу, моя остановка! Но это еще не конец. Впереди пересадка, новый поезд, длительные скитания по лабиринту подземных переходов и эскалаторов. Несколько шагов прохожу одна, скрываюсь за неуклюжей мраморной колонной. Но людская лавина находит меня и несет, несет, несет…

Я ненавижу девушку, наступающую мне на ногу острым каблуком. Я сама больно толкаю локтем стоящего рядом мужчину, и толчок возвращается ко мне с той же силой.

Все мы составляем одно огромное целое. Я уже не властна над собой. Только бы не отстать, только бы вместе со всеми вступить на заветную ступеньку эскалатора…

Я знаю, город будет,

Я знаю, саду цве-е-е-е-есть…

23.01–06.02.1981

4. Ниночка (перевод Натальи Стругач)

…Но кто мы и откуда,

Когда от всех тех лет

Остались пересуды,

А нас на свете нет?

Б. Пастернак

Отрывок из романа. Опубликовано в журнале «Семь искусств», № 141, февраль 2022 года

Глава 29, в которой вы встречаетесь с моим профессором английского языка и пьете дешевое вино нашей юности

Как вы убиваете время в бывшем родном городе? Вы звоните друзьям или бывшим любовникам, а еще лучше бывшим несостоявшимся любовникам, с которыми многое могло случиться, но мало что произошло. И вот вы начинаете вспоминать о прошлых надеждах на будущее. Вам нужны проводники из вашего прошлого, в противном случае вы закончите тем, что просто сядете на одну из унылых скамеек в парке или станете обсуждать политику с ларечниками. Или, может быть, идея позвонить старым друзьям и любовникам – это не что иное, как эмигрантское потворство собственным слабостям. Неужели вы думаете, что можете вторгаться в чужую жизнь только ради личного абсурдного проекта самопознания? У людей здесь другие проблемы. Вернитесь туда, откуда пришли! Вот что я сказала бы себе, окажись я на их месте. Но, к счастью, я не там. Профессор Черняков быстро отвечает на мой звонок. «Таня Стерн?! Какой сюрприз! Твой голос совсем не изменился. Если честно, Лена Лаврова говорила мне, что видела тебя на Невском. Точнее, ей показалось, что это была ты. Я сказал, что в наше время все возможно, – и вот ты здесь! Помнишь Лаврову? Она устроилась работать в университет». (Конечно, с ее отличным произношением и хорошими связями.) «Ну что, как дела?» – спрашиваю я, не совсем представляя, с чего начать. «Подожди, – шепчет он. – Я перенесу телефон в другую комнату». Дела все те же, почти как в старые добрые времена. В наших отношениях мы всегда были немного заговорщиками. На самом деле там было больше заговора, чем отношений. «Послушай, – говорит он, – зачем тратить время? Давай встретимся. Где? Где же еще! В Летнем саду рядом с лебяжьим прудом, на нашем старом месте. Маленькие лебеди нынче танцуют на Западе, а старый гадкий утенок все еще здесь. Итак, увидимся в пять. Я принесу бутылку ркацители. Окей?»

Своим знанием английского языка я обязана именно профессору Чернякову. Эта книга никогда не была бы написана