Ребята, нас обманули! (Жизнь в рассказах) - Светлана Юрьевна Бойм

являются. Или они думают, что я веду безоблачную, счастливую и богатую жизнь и что мне очень повезло. Они не хотят выслушивать подробности. Александр Викторович смотрит на часы. «Извини. Даша будет ждать меня на другой станции метро. Сегодня тот единственный день, когда она рано приходит домой. Приятно было тебя повидать. Ты ничуть не изменилась».

Я смотрела, как он ищет мелочь и заходит на идущий вниз эскалатор. Он сутулился и шел быстрее, чем нужно, словно спасаясь от чего-то. Он обернулся в последний момент и помахал мне. Он не стал ждать, чтобы посмотреть, не помахала ли я в ответ. Я вспомнила, почему у нас с самого начала ничего не получилось. Он тоже ничуть не изменился.

Глава 30, в которой мы пробуем фруктовый напиток и пирожки с капустой в моей альма-матер

Как провинившаяся студентка, не сдавшая курсовую работу, я зашла в свою альма-матер через черный ход. Мое возвращение домой начинается с очереди в буфете. Я вижу группу девчонок, которые что-то зубрят, готовясь к экзамену по иностранному языку. Запах молодого пота сразу напоминает мне то самое беспокойное время сессии и те старые добрые времена, когда дезодорантов не было и в помине. На веках у девушек те же голубые тени, что и у нас пятнадцать лет назад. Тогда их очень сложно было достать, приходилось стоять в очереди за польскими наборами косметики в Доме ленинградской торговли. Сейчас голубые тени можно купить в любом ларьке по дороге в школу. Кассирша тетя Люба сердечно приветствует меня. «Как дела, дорогуша, давно не виделись». Стойка буфета, как обычно, пуста; только стакан фруктового напитка буро-оранжевого цвета одиноко стоит там как уцелевший привет из моей юности. Тетя Люба не помнит, кто я; она просто узнает мое лицо. На ней та же белая столовская курточка, она и выглядит почти так же, разве что пара новых морщин появилась на ее добром лице. Она здесь так давно, что уже утратила чувство времени. Она не уверена, видела ли она меня прошлой весной или двадцать лет назад. «Тетя Люба, я очень голодная, что у вас есть сегодня?» – «Как обычно: пирожки с капустой и фруктовый напиток». Тетя Люба со своим теплым фруктовым напитком – настоящий ангел-хранитель моей альма-матер. Из чего же сделан этот «фруктовый напиток»? Там водопроводная вода, которая когда-то была холодной, и фруктовый сироп, который раньше был вареньем. Именно он придает фруктовому напитку ни с чем не сравнимый цвет. А из чего сделаны пирожки с капустой? Даже не спрашивайте. Но вместе они – просто объедение, эти пирожки с напитком, – они насыщают, утоляют жажду и успокаивают душу.

Актовый зал, который обычно использовали только для комсомольских праздников, украшен фотографиями русских писателей, философов и генералов, высланных из страны в 1920–1930-е годы. Вечер организован совместно факультетом и студентами и назван «Наше забытое национальное наследие». Я узнаю ведущего, лысеющего тощего мужчину в коричневом пиджаке. Он был профессором истории КПСС, научного коммунизма и научного атеизма. Я так и не начала изучать научный коммунизм потому, что он завершал пятилетний курс, был кульминацией в изучении диалектического материализма, исторического материализма, истории КПСС и политической экономии социализма. Настолько далеко я не продвинулась, мне пришлось бросить университет. Этот профессор, Иван Сергеевич, был лучше, чем предыдущий, Алексей Иваныч, страдавший нарушением речи и говоривший как Брежнев в поздние годы. К тому же Иван Сергеевич был относительно прогрессивным. Сейчас вместо научного коммунизма он преподает русскую религиозную философию и идеологию евразийства. Но на университетскую зарплату не проживешь, а Иван Сергеевич – человек практичный. Он имеет долю в совместном предприятии «Лес», новой организации, экспортирующей сибирскую древесину за границу. Иван Сергеевич стал важной птицей. Он отпустил бороду и преисполнился духовностью.

Теперь он пребывал в ожидании 2018 года – Первого Года Великой Евразии. Он всегда чувствовал, откуда ветер дует.

«От нас тщательно скрывали наше национальное наследие в области философской и религиозной мысли. Нам нужно время, чтобы угнаться за потоком новых документов и новых открытий. Наш вечер посвящен писателям и философам “первой волны” русской эмиграции. Они были истинными патриотами, которых заставили покинуть родину, но они любовно сохраняли за границей память о России. Пределом их мечтаний была земля обетованная. При их жизни мечтам не суждено было сбыться. Мы надеемся, что при нас они станут реальностью. Да здравствует Великая Евразия!» (Аплодисменты.)

5. Заменить незаменимое. Рассказ об иммигрантских вещах (перевод Натальи Стругач)

Опубликовано в журнале «Семь искусств», № 157, июль 2023 года

Оригинальная чашка Royal Victoria & Albert была куплена на складе, которого больше нет, в Коллинсвилле, штат Коннектикут. Я помню, что только эта чашка стояла на полке без этикетки «Как новая». У чашки на глазури были мелкие трещины и коричневое пятно, некое воспоминание о прошлых любителях чая. «Аутентичная, – сказал продавец. – Сделана из костяного фарфора. Любимая чашка чьей-то бабушки». Я, конечно, понимала, что это была не моя бабушка, но это не важно.

С тех пор как я эмигрировала из Ленинграда в Бостон, я пристрастилась к американским блошиным рынкам, дворовым распродажам и бесплатному антиквариату, который чудесным образом появляется в городе в так называемые «гаражные дни». Мы были слишком бедны, чтобы покупать новые товары для дома, мы искали сокровища в мусоре: журнальные столики с отсутствующими изогнутыми ножками и инкрустациями, туалетные столики с разбитыми зеркалами, часы без стрелок, книги о том, как изменить свою жизнь, и предметы из костяного фарфора «без пары». Охота за мусором была формой нашей жизни. И это было забавно. Мы покупали чужие сувениры и делали их своими.

«Трещина на этой чашке довольно глубокая, – сказала я продавцу. – Могу я получить скидку?» – «Нет, – ответил он, – это финальная распродажа». В тот день, когда я разбила чашку, у меня были свои мелкие трещины: сломанные большеберцовая и малоберцовые кости и развалившийся брак. Чтобы избежать повторной травмы, мне пришлось научиться ковылять по дому на одной ноге. Когда наши кости целы, мы ходим так, как дышим, – бездумно. Мы доверяем нашим ногам, чтобы они нежно лишали нас корней и помогали благополучно приземлиться в ближнем зарубежье.

Однако теперь все снова пошатнулось. Второй дом, который я создала для себя в Бостоне, перестал быть родным. Он превратился в лабиринт перемещенных предметов, сувениров из прошлых жизней, подарков забытых друзей, удлинителей, не связанных ни с чем, книжных страниц с острыми краями, которые ранят пальцы до крови. Прыгая в нескользящем носке цвета «больничный бежевый», я чувствовала, что я была