Ребята, нас обманули! (Жизнь в рассказах) - Светлана Юрьевна Бойм

переносными. Люди говорят, что в целом я справилась хорошо, я выучила новый язык и стала говорить кратко. Я вышла замуж за американца и попыталась построить второй дом. Я прошла ассимиляцию. Я сама купила стеклянные шкафы и кое-какие безделушки в винтажном магазине под названием «История» на Массачусетс-авеню, который недавно закрылся. Мой бывший муж, пацифист, коллекционировал игрушечных солдатиков из прошлых времен и постоянно сражался в воображаемых битвах. Я собрала свою собственную разношерстную армию русских глиняных героев, троек, толстых мадонн, кентавров с балалайками и волшебных птиц со свистульками под хвостами. Я купила новые чашки русского императорского фарфора под названием «кобальтовая сетка».

В отличие от моих заботливых тетушек, я постоянно пользовалась своей драгоценной чайной чашкой, не откладывая ее ни на черный день, ни на светлое будущее. В истории нашей семьи костяной фарфор оказался более крепким, чем его владельцы. Тетя Мирра была права: молодое поколение так и не научилось обращаться с вещами осторожно. Однажды я разбила свою старую чашку с золотым петушком, которую носила с собой в эмигрантском чемодане. По правде говоря, я не выбросила ее в мусорное ведро. Я много раз планировала это сделать, но не сделала. Возможно, я положила осколок с обезглавленным красным петухом в какой-нибудь эмигрантский шкаф. Не поймите меня неправильно. В основном я выношу мусор по расписанию и даже отдаю его в переработку. Но иногда трудно расстаться с красивой вещью, поэтому я временно храню ее в шкафу, как нечто среднее между архивом и мусором. Но к чему ведет эта история? Что снова собрало бы эти разбитые осколки воедино? Теперь, когда моя бывшая родина распалась на части, к лучшему или к худшему, а моей бабушки и тети Мирры больше нет, кого волнуют эти осиротевшие вещи? Моя жизнь стоила того, чтобы потерять их, верно? Я рада, что уехала и путешествовала налегке. С легкостью пришла свобода. Как только вы покидаете дом, другие потери становятся менее значимыми. Шок от того, что все закончилось, сначала причиняет боль, а затем становится привычным. Это как анализ крови. «Только уколю, – говорит медсестра. – Извини, придется уколоть еще раз… Твои вены такие тонкие. Сожми кулак. Дыши глубже. Смотри в сторону. Хорошо. Еще один укол, дорогая. Кровь течет так медленно, но у нас все получится». Кровопотеря делает тебя немного легкомысленной.

Лежа посреди домашнего разорения, я вспоминаю о своих забытых печалях.

Разорение означает «крах», но это также о том, что осталось, о том, что напоминает о прошлых мечтах о будущем и альтернативных течениях истории. Смеющиеся маскароны на потрескавшемся фасаде моего ленинградского дома, построенного иностранным архитектором, улыбаются мне. Я помню одуванчики на желтых обоях, разорванные страницы газеты «Правда», примерно за 1974 год, висящие в нашем неотапливаемом общем туалете, аромат одеколона «Красная Москва», который распыляли, чтобы скрыть вонь. Мы макаем печенье «Машенька» в слабо заваренный чай, смеемся над одной и той же шуткой под французскую пластинку, играющую где-то на заднем плане. «Падает снег, ты не придешь, сердце мое охватывает грусть». Я не помню точно, кто такие «мы», но мы все чувствуем себя как дома. Только это не то, что ты думаешь. Я действительно не хочу туда возвращаться. У меня нет планов возвращаться в нереальный мир. Я бы хотела ковылять вперед, в будущее, без костылей, двигаться дальше, найти другую страну для эмиграции, как делала всю свою жизнь. Вместо этого я спотыкаюсь. Я натыкаюсь на то, чего не вижу. Может, я и не скучаю по потерянным вещам, но я скучаю по тому, чтобы рассказывать истории о них. Мне не хватает того, кому можно было бы рассказывать истории о потерянных предметах. Ты меня слышишь? Разве я прошу слишком многого?

Возвращаемся к началу. В фабричный городок в Коннектикуте, а не в Ленинград. Я снова просматриваю на складе выставленные домашние вещи, когда понимаю, что я там не одна. Я, конечно, с тобой, мой бывший муж – американец. Ты прятался там, на заднем плане моей истории, или, скорее, ты вообще не прятался, просто ждал меня в машине, нетерпеливый из-за моих ошибок и блужданий, но в то же время дающий мне время. Конечно, тогда мы были вместе. Мы ездили навестить твоих родственников в Коннектикут, и эта поездка в антикварный магазин стала моей маленькой наградой за все неловкое молчание и напряженность, через которые мы прошли. Вместе мы чувствовали себя в безопасности, ты и я, может быть, не очень доверительно, но по-домашнему. Мы не анализировали это, просто играли в наши утешительные прятки на фоне джазовой музыки. Мы не сталкивались с трудностями, мы понимали друг друга с полуслова, как я привыкла в своем советском прошлом. В моем втором доме было несколько тускло освещенных уголков, как и в моем первом. Твои наполеоновские солдатики мирно сосуществовали с моими русскими куклами. Все страсти и борьба за власть были просто древней историей. Ты никогда не любил чай, но я все равно могла рассказывать тебе свои истории, слушал ты меня или нет. Ты посмотрел на мою фамильную чашку со смесью безразличия и нежности и сказал что-то незабываемое, вроде: «Мило. Почти новая». Теперь я сломалась. В этом беспорядке негде спрятаться. Все слишком запущенно. Комнату не проветривали целую вечность. Скорей я должна пойти в другую сторону, выбрать иной путь в своей истории, дорогу, по которой еще не ходили. Возвратимся в темную комнату тети Мирры, последуем за ее первой любовью, одноногим лейтенантом с хриплым голосом и дымным дыханием. Что, если он вернется с войны с медалью, дважды позвонит в колокольчик, как обычно, и мудрая тетя Мирра в крепдешиновом платье и с бигуди в волосах простит ему его мимолетные измены военного времени? И фамильные чашки будут позвякивать за хрустальным стеклом «дзын» долго и счастливо. Звонит телефон. Я беру трубку осторожно, не торопясь. Это моя подруга Кати. По легкой дрожи в моем голосе она понимает, что что-то не так. «Ну же, – говорит она. – Иногда чашка – это просто чашка. Она даже не твоя».

«Нет, – говорю я всхлипывая. – Это не просто чашка. За ней стояла целая история». «Хорошо, – как ни в чем не бывало говорит Кати. – Давай посмотрим. Ты пробовала www.replacetheir-replacable.com?» В спешке я набираю в Google: «Чашка “Наследие принца Альберта”». Меня перенаправляют с одной домашней страницы на другую. Я нетерпеливо провожу курсор мимо бесконечных веджвудских английских пейзажей, мимо цветущей японской сакуры и золотых одуванчиков на императорском русском кобальте, около 2013 года. Наконец-то, вот оно. Светлый брат моей чашки