Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

были связаны с республикой не меньше Хрущева и стали членами партийной элиты благодаря ему. Подгорному премьер доверил компартию Украины, а затем перевел в Москву — секретарем ЦК, назначив на его место гладкого Петро Шелеста. А товарищ Брежнев после смерти Сталина остался не у дел, и на партийную работу его вернул именно Никита Сергеевич. В 1960-м представительный Брежнев стал председателем Президиума Верховного Совета — третья должность в стране после первого секретаря ЦК и главы Совета министров, которые совмещал сам Хрущев.

Ключевая роль в объединении двух сторон заговора принадлежала Николаю Миронову, начальнику делопроизводства в ЦК — фактически сердцу аппарата. Он вышел из охранных органов и тоже когда-то был связан с Украиной. Именно он дергал за ниточки своего протеже «железного Шурика», пока слишком молодого, чтобы сразу стать первым секретарем. Миронов, будучи в центре интриг, делал ставку и на Брежнева, и на Шелепина. Брежнев, с которым он работал в Днепропетровске, был еще более управляемым и властолюбивым, чем Шелепин. А после смещения Хрущева и избрания Брежнева «Шурик» мог бы стать прекрасным противовесом Леониду Ильичу.

Получилось бы то, к чему изначально стремился Никита Сергеевич: конкуренция и раскол партийного монолита. Но система не предполагала немонолитного управления, так что реальная власть осталась бы у Миронова, если бы он через неделю после отставки Хрущева не погиб в авиационной катастрофе в Белграде. Шелепин, получив самостоятельность, воспользоваться ею так и не смог — одной жажды власти для того, чтобы занять первый пост в партии и государстве, оказалось недостаточно.

Все лето 1964-го делопроизводитель Миронов собирал материалы для ноябрьского пленума — готовила их группа во главе с Шелепиным и Полянским — еще одним протеже Хрущева, сначала в Крыму, а потом в Москве. Таким образом, они одновременно создавали материалы, необходимые для осуждения первого секретаря. Как писал Шелест, «Хрущеву не было известно, что материал готовится не по его заданию, а против него… с явным креном по „делу“»[877].

А тот после всех намеков и предупреждений не нашел ничего лучшего, как 28 сентября перед самым отъездом на юг сказать Подгорному, что «идут разговоры, что существует какая-то группа, которая хочет меня убрать, и вы к этой группе причастны»[878]. Николай Викторович возмущенно сделал вид, что не понимает, о чем идет речь. 11 октября Хрущев позвонил Полянскому, которого вместе с Подгорным оставил в Москве за главных, и опять пригрозил, что со всеми их интригами разберется после отпуска[879].

Теперь оппонентам надо было действовать быстро, и то, что первый уехал из Москвы, сначала в Крым, а потом присоединился к Микояну в Пицунде, еще больше развязало им руки. Это было нетрудно, с начала 1964 года странствующий премьер отсутствовал в столице целых 135 дней.

Заговорщиков особенно бесили его недавние визиты в Египет и Скандинавию. Про Египет даже Твардовский возмущался, что Никита «как на ярмарку едет, недели на две кряду. А белорусская пословица говорит: первый день гость — золото, второй — серебро, третий — медь, со двора едь», наверняка бежит «от запутанных домашних дел»[880]. А «мягкую» дружбу с буржуазной Скандинавией партийцы вообще не одобряли; секретаря ООН Дага Хаммаршельда он катал на лодке, когда тот приезжал в СССР в 1956 году, в 1957-м Хрущев «неподобающе» мылся в бане с президентом Финляндии, теперь в Швеции тоже катался на лодке с их премьером Таге Эрландере, а Нина Петровна — не по чину — «крестила» их корабль «Карл Линней».

Прабабушка рассказывала эту смешную, и «неловкую» для нее историю: «В Стокгольм мы в июне приплыли из Дании на теплоходе „Башкирия“. И в морском городе Гётеборге мне сказали, что для них будет честь, если я как высокий гость благословлю их корабль. Откуда я знаю, как „благословлять“?! Мне дали бутылку шампанского, привязанную к веревке. Наша трибуна была довольно далеко от борта, и я несильно бутылку качнула — растерялась, неуклюжая была, — и шампанское не разбилось красиво, как полагается, а только задело корабль. Выглядело не по-государственному».

Если, по свидетельству шведов, советский премьер своей простотой и чувством юмора очаровал их политиков и журналистов, то для кремлевцев эти фривольности публичной дипломатии были почти последней каплей.

Несмотря на активность конспираторов, таких важных фигур, как Косыгин и Суслов — двух наиболее частых жертв недовольства Хрущева, — вовлекали осторожно. У обоих были свои соображения, почему овчинка может не стоить выделки. По воспоминаниям Шелеста, Суслов был в ужасе, предрекая, что переворот перейдет в «гражданскую войну». Косыгин же хотел быть уверенным в поддержке КГБ.

Н. С. Хрущев и Н. П. Кухарчук на пароходе «Карл Линней»

Швеция, Гетеборг, июнь 1964

[Семейный архив автора]

После звонка Хрущева с пицундской дачи Полянский начал срочно предупреждать членов Президиума, что время не ждет, и все наконец-то собрались у Брежнева 12 октября. Встреча длилась долго.

Как заставить первого прервать отпуск? Согласились на следующей формулировке: он должен прибыть в Москву на заседание Президиума 13 октября из-за «отсутствия ясности по принципиальным вопросам, предназначенным для обсуждения на ноябрьском пленуме, и разработке пятилетнего плана»; то есть — что с сельским хозяйством, будет ли план семь или восемь лет. Вскользь обсудили даже возможность оставить его на посту премьер-министра, забрав у него роль первого секретаря, но Брежневу идея категорически не понравилась.

В тот же день с Байконура взлетел корабль «Восход-1» — впервые в истории с тремя космонавтами, пилотом, конструктором и врачом. Никита Сергеевич, как обычно, ждал отчета. Все знали, как он любил космонавтов, но сейчас никто не звонил сообщить, как все прошло. Все были заняты обсуждением его судьбы, и ему пришлось позвонить самому. В девять вечера неожиданно раздался телефонный звонок по другому поводу: или настойчивый Суслов, или очень нервный Брежнев — разные воспоминания указывают по-разному, и даже дебатируют, звонили один раз или два, — твердо попросил его присутствия в столице на следующий день. Хрущев сперва не хотел, но, поняв, что отпираться бессмысленно, согласился. Повесив трубку и повернувшись к Микояну, он сказал: «Нет у них никаких проблем с сельским хозяйством. Звонок был связан с тем, что говорил Сергей… Я бороться не стану»[881].

Все знаки изоляции были уже налицо. Обычно на черноморской даче номер 9 кипела жизнь. Она, как и несколько других госрезиденций, построенных в начале 1960-х, находилась на территории Пицундской реликтовой заповедной сосновой рощи. Вода здесь была самая чистая из всех пляжей Черного моря, но из-за гальки, которую