Творцы истории. Кто, как и почему сформировал наше представление о прошлом - Ричард Коэн

на Би-би-си (и “написал довольно чепухи для того, чтобы заполнить целую полку”), а также работал над своими романами. Впрочем, радиожурналистика военного периода запомнилась главным образом благодаря “славным дням” Эдварда Р. Марроу (1908–1965), особенно его лондонским передачам в период “Блица” (массированных авианалетов на Британию). По словам Патрика Коберна, “работа военным репортером может сопровождаться некоторой профессиональной деформацией. Занимаясь этим в Афганистане, Сирии, Ливии или Ираке, трудно не убедить себя в значительности перестрелки, о которой рассказываешь. Этой ошибки почти невозможно избежать, ведь все склонны преувеличивать значение события, во время которого гибнут другие”[1238]. Может, это и справедливо по отношению к современым репортерам. Но трудно переоценить значение ночных эфиров таких американских радиокомментаторов, как Марроу на CBS. Во время войны он подыскал корреспондентов в шести европейских столицах и обращал особое внимание на “смысл, а не на скорость”[1239]. Среди “парней Марроу” оказался будущий историк Уильям Л. Ширер, а также, вопреки прозвищу группы, одна женщина – Мэри Марвин-Брекенридж. Влияние Марроу было огромно: стоит только вспомнить его фирменные первую и заключительную реплики: “Говорит Лондон”[1240] и “Доброй ночи – и удачи”; его отвагу при работе под бомбами; профессионализм его группы – Харрисон Солсбери назвал ее “лучшим новостным коллективом, который кто‐либо когда‐либо собирал в Европе”). Передачи Марроу во время самых опасных налетов странно напоминают описание Пипсом Великого пожара [1666 года]:

Из-за пожаров на реке луна сделалась кроваво-красной. Дым стелется и образует полог над Темзой. Повсюду вокруг нас стреляющие зенитки. Разрывы выглядят как светлячки южной летней ночью. Немцы насылают два-три самолета сразу, иногда по одному, по очереди. Они плыли над головой. Зенитки и прожекторы следовали за ними, и минут через пять мы могли слышать глухое уханье бомб. Огромные грушевидные вспышки пламени поднимаются в дыму и исчезают. Мир перевернулся с ног на голову[1241].

Радио стало новым мощным средством передавать историю, будь то репортажи в духе Пипса о произошедшем всего несколько минут назад или более продуманные материалы, выдержанные во времени и перспективе (Кен Бернс говорит применительно к этим позициям об “удельной плотности журналистики”, или “почти истории”[1242]). При всем этом Марроу и других способствовавших развитию профессии видных журналистов раздражало постоянное вмешательство начальства в их работу. В случае Марроу сотрудники CBS News в Вашингтоне или Нью-Йорке стремились к редакционному контролю над зарубежными новостями, и после войны от предлагаемого Марроу всестороннего освещения в основном отказались.

Работа в газете может оказаться столь же разочаровывающей. “Чем крупнее, богаче и могущественнее журналистская организация, тем формалистичнее обращение с ее лучшими сотрудниками, тем удаленнее и недосягаемее ее руководство”, – вспоминал Дэвид Хальберстам[1243]. В 1952 году Грэм Грин работал корреспондентом во Французском Индокитае. В 1955 году он написал роман о войне (“Тихий американец”) и объяснил, что всякую статью перед передачей должны были одобрить французские цензоры. Затем телеграфист передавал текст. В Англии репортаж должна была пропустить государственная цензура, а уж после этого текст попадал в редакцию, где редактор правил его, чтобы тот отражал позицию газеты относительно войны. Грин отмечал, что лишь в романе сумел рассказать правду о том, что пережил. В его газетных репортажах очень много вымысла.

Конечно, и до и после Грина было много известных зарубежных корреспондентов – вспомним Уинстона Черчилля или Марту Геллхорн (1908–1998). Репортерский талант Геллхорн затмил достижения ее мужа Эрнеста Хемингуэя в этой сфере. Она демонстрировала его и тогда, когда ей было уже глубоко за восемьдесят, отправившись писать о вторжении США в Панаму в 1989‐м, и о бразильских бедняках в 1995 году[1244]. Ранее она вскрывала “злодейскую тупость” воюющих сторон во время Гражданской войны в Испании, Второй мировой войны (ее роман 1940 года A Stricken Field, “Поле брани”, помимо прочих достоинств содержит блестящее описание униженной Праги), Шестидневной войны на Ближнем Востоке и боевых действиях во Вьетнаме, Лаосе и Камбодже с 1 ноября 1955 года до падения Сайгона 30 апреля 1975 года. “Я видела современную войну в девяти странах, – отмечала она в выдающемся январском репортаже 1967 года, – но не видела войны, подобной той, что идет в Южном Вьетнаме”[1245].

Журналисты гораздо вероятнее ошибаются, если они работают в условиях нехватки времени. Со всех сторон в них летят ракеты, и они успевают заметить одну или две. Описание событий, когда они происходят, может радикально отличаться от взгляда на них по прошествии времени, обладая роскошью многочисленных источников и знанием о том, чем все закончилось[1246]. “Трудно писать о произошедших только что событиях”, – признал Джон Симпсон в книге о бурных событиях 1989 года[1247]. Симпсон также отметил: “Порой бывало труднее уяснить, что происходит, на месте, чем размышляя о происходящем в тиши своего дома, читая газеты и смотря выпуски теленовостей”.

Это кажется особенно верно в отношении такого сложного, затяжного конфликта, как война во Вьетнаме, однако несколько журналистов (в основном американцев, но не исключительно они) сначала писали о текущих событиях, а затем, в своих книгах, предлагали второй и третий наброски истории. Конфликт этот знаменателен тем, что, как отметил Уильям Хаммонд в своих воспоминаниях, в это время диапазон доступных корреспондентам инструментов значительно расширился[1248]. Технические новинки, в том числе надежные ручные цветные видеокамеры и проникшее в западные дома телевидение, позволили репортерам описывать положение дел нагляднее и точнее, чем когда‐либо прежде. К тому же американские военные предоставили журналистам небывалые полномочия. На место событий отправились корреспонденты десятков СМИ. В разгар войны количество репортеров превышало четыреста (шестьдесят восемь погибло). Утверждается, что, возможно, единственным положительным результатом этой провальной войны стало создание прозы, не имеющей себе равных в литературе о любой другой войне (поэзия – другое дело), таких произведений, как “Военный слух” (1977) Филиппа Капуто, “Огненное поле” (1978) Джеймса Уэбба, “Вслед за Каччато” (1979) и “Что они несли с собой” (1990) Тима О’Брайена. Среди авторов документальной прозы особенно примечательны для истории семеро: американцы Фрэнсис Фитцджеральд, Дэвид Хальберстам, Глория Эмерсон, Майкл Герр, Нил Шиэн, англичанин Макс Гастингс[1249].

Вероятно, наиболее значительную в тот период историю войны написал Стэнли Карноу. Его (в начале карьеры он работал парижским корреспондентом журнала Time) в 1958 году отправили в Гонконг в качестве руководителя бюро в Юго-Восточной Азии. Вскоре он отправился во Вьетнам, где американское присутствие по‐прежнему ограничивалось небольшим контингентом советников. В следующем году Карноу рассказал о гибели во Вьетнаме двух американцев, не зная, что за ними последуют десятки