Блатной: Блатной. Таежный бродяга. Рыжий дьявол - Михаил Дёмин

– Вполне, – улыбнулся я. – Еще бы!

Потом он прочитал мне небольшую лекцию об основах гримерного ремесла. И показал, как пользоваться париками.

Перебирая их – стоя у дощатой стенки, – Барон сказал:

– А вот там, с той стороны, как раз и обитает Гиена… Переодевается… И Володя общался с ней следующим образом – гляди!

И он, отогнув один из париков, указал на узкую, заткнутую грязной тряпкою, щель.

– Любовался, дубина эдакая, подглядывал… Мастурбировал, что ли?

Уроки Барона пригодились мне, и очень: занимался он со мною, правда, не долго (наступил очередной запой, и старик снова исчез). Но все же с помощью его я успел приобрести необходимые навыки. А дальше – как справедливо выразился мой учитель – все пошло само…

Я принят был на работу с двухмесячным испытательным сроком. И уже верил, что испытание – выдержу. Если, конечно, ничто не помешает… Но что же здесь могло помешать?

Работал я усердно, держался замкнуто, в театральные интриги не встревал, и вообще ни с кем не сближался. Среду эту я, в общем, знал и старался держаться от нее подальше.

Хотя нет. Была все же одна фигура, к которой я испытывал некий необъяснимый интерес.

Роясь в париках, я нередко наталкивался взглядом на щель, заткнутую тряпкой. И постепенно заразился любопытством и все чаще стал прислушиваться к звукам за стеною.

Оттуда доносились порою невнятные голоса, какая-то возня, кобылиное ржание. И как-то раз я не выдержал. И вынул тряпку – несмелой рукой…

И увидел двух женщин. Одна из них, стройная, худенькая и совсем еще на вид молодая, была в балетной пачке. Присев на стул, она усердно массировала свои ноги. Другая – постарше и поплотнее – стояла, кутаясь в халатик, у зеркала.

Оглаживая тугие, крепкие икры, молодая сказала:

– Кормильцы мои…

– Эх ты, дурочка, – ответила старшая. И повернулась к ней, усмехаясь ярким, маленьким ртом. – Ничего ты не понимаешь…

Небрежным жестом отворила она полу халата. (Под ним обнажилось желтоватое тело.) И ладошкой – легонько – похлопала себя по низу живота:

– Вот, что всех нас кормит! Только это одно.

И сейчас же я подумал – поспешно затыкая щель: «Ого! Так вот она какая, Гиена. Это наверняка – она… Плотоядная баба, сразу видать».

Несколько дней я старался не задерживаться у этой стенки и не думать о том, что творится за нею… Но потом, как-то невзначай, помимо воли, снова потянулся к щели.

Я иду по скользкому пути Володи, усмехнулся я.

И, колеблясь и замирая, заглянул в обиталище Гиены.

Она была одна и, на сей раз, – безо всякой одежды! И сидела она теперь лицом ко мне, с отрешенным, задумчивым видом. Лицо у нее было весьма миловидное, но с какими-то мелкими, острыми чертами…

Она сидела, вольно раскинувшись на стуле. Обнаженные ноги ее были раздвинуты. В одной руке дымилась папироска. А другою – она поддерживала большую, мягкую свою грудь.

И невольно я отшатнулся, отпрянул, – сразу вспотев и испытывая странную слабость.

Нет, решил я, хватит! Начинается какой-то бред… Да и стыдно все-таки подглядывать… не дай бог, она заметит! Но почему же она так сидит?

Я отошел к противоположному краю комнаты и занялся там приготовлением телесного «первоначального» грима. Краска эта – близкая к цвету загара – расходуется в театре больше всего. Ни один актер не выйдет без нее на подмостки! Дело в том, что обычная кожа в резком свете прожекторов выглядит слишком блестящей и неестественно белой. Грим же придает ей натуральность. И он не отражает света. И на нем не видны капли пота. Словом, он крайне необходим – и его всегда не хватает. Составлять его приходится во множестве. И процесс этот к тому же не простой, ибо для каждого конкретного лица требуется особый оттенок, соответствующий цвету глаз и волос… Этим, конечно, отнюдь не исчерпывается гримерная работа. Первоначальный слой является всего лишь фоном, на который наносятся портретные штрихи. Но это все – потом, погодя… А пока вернемся к сюжету! Итак, я стоял перед трельяжем и, склонясь над длинной полкой, загроможденной всевозможными флаконами, банками и тюбиками, старательно смешивал краски.

И внезапно услышал тихий свист…

Я оглянулся: в комнате не было никого. Значит, свист этот шел из-за стенки.

Подойдя к ней, я отодвинул парик – и встретился с чьим-то внимательным взглядом. В щели был виден темный, подкрашенный, чуть удлиненный женский глаз – глаз Гиены! С минуту мы молча, в упор, смотрели друг на друга. Потом глаз дрогнул, блеснул и пропал… Появились влажные губы – и послышался шепот:

– Эй, ты чего ж? Посмотрел – и ушел…

– Это случайно, – залопотал я в смущении, – извините.

– Да ты не стесняйся, глупый… Или – не хочешь?

– Боюсь, – сказал я.

Я вдруг понял все! Она, оказывается, отлично знала, что за ней наблюдают, и не возражала; ей это, наоборот, нравилось! Она специально устраивала такие сеансы – давно уже и, видать, с наслаждением, и не для меня одного…

– Чего ж это ты такой робкий? – хихикнула Гиена.

– Боюсь, что в результате чокнусь, – сказал я, – и тоже повешусь – как ваш Володя.

Ощущение бреда, чувство какой-то странной нереальности происходящего не покидало меня все последнее время. И оно постепенно росло, это чувство, усиливалось, крепло…

И однажды – дошло до предела.

Это случилось в тот день, когда в мастерскую ко мне вошел незнакомый человек, приземистый, коротконогий, с выпуклым брюшком и ранними морщинами на мятом и воспаленном лице.

Он вошел без стука. И с ходу, с порога, представился:

– Привет! Я – Володя.

– Какой Володя? – рассеянно спросил я.

– Ну как какой? – сказал он. – Как какой? Гример!

При слове «гример» я вздрогнул и выронил из рук банку с кремом.

– Постой, как же так? – проговорил я, запинаясь. – Ты – тот самый Володя? Но тебя же нету. Ты ведь повесился!

– Это кто ж тебе наболтал? – криво усмехнулся он. И, пройдя вглубь комнаты, уселся на табурет.

– Да вот, сказали…

– Ну, было, было, – произнес он ворчливой скороговоркой, – было – верно… Сунулся по пьянке в петлю, хотел кончать с проклятой этой жизнью… Так ведь – не дали! Спасли! А кто их просил? Набежали люди, вызвали санитаров. Те меня сразу в больницу упрятали – к психам, под замок. Полтора месяца там держали, подлецы. Только вот нынче выпустили…

– Стало быть, ты прямо оттуда, из психлечебницы?

– А ты думал – с того света?

Он осмотрелся медленно. И словно бы тень прошла по его лицу.

– Я