«Изображение рая»: поэтика созерцания Леонида Аронзона - Пётр Казарновский

этот мотив в форму если не игры, то воображаемого. Хлебниковский образ «сеятеля очей» «переведен» Аронзоном в образ «слепца вопреки», однако сохраняется лабильность автоперсонажа: если принять за установку у Хлебникова цель из ситуации одного «лицедея» и множества «зрителей» создать ситуацию множества «лицедеев» и одного «зрителя» (повесть «Ка–2») – установку, восходящую к «Пророку» Пушкина, – то Аронзон «переодеванием» своего зрения не только земное преображает в небесное, но и переиначивает сам акт зрения, делая из него процесс узнавания, в результате которого оказывается возможным «по отпечаткам стоп в песках / … узнать лицо мужчины» (№ 22). Эти две строки восходят к древней поэтической формуле «Ех ungue leonem <pingere>» («по когтю льва <изобразить>»), указывающей на метонимический принцип «pars pro toto» («часть за все»), а также создают парадоксальную ситуацию восстановления облика по «невещественным уликам», фактически по тени, по отражению – своего рода «опознания»; кроме того, «узнать» здесь имеет значение «представить», что относит все к сфере представления, воображения, особого ви́дения («умного»), которое у Аронзона непосредственно связано со знанием («от противного» об этом свидетельствуют строки: «…густой незнанья дым / это все скрывал от глаз», № 78).

341

«Подлинный лик мира», о котором мечтал Малевич, сопоставим с аронзоновской идеей «фотографии мира», о чем речь пойдет в главе 12.

342

В комментарии к этому стихотворению составители приводят дневниковую запись Р. Пуришинской от 20 января 1968 года: «Когда все ушли, Л. вдруг, в 5 минут написал

Поле снега. Солнцеснег

Бесконечный след телеги

Пушкин скачет на коне

на пленэр моих <sic!> элегий.

и т. д.» (Т. 1. С. 448).

343

В анализе этого стихотворения использованы фрагменты моей статьи «Аронзон-пейзажист» в сб. «Восемь великих» (М.: РГГУ, 2022. С. 152–167).

344

Вот как искусствовед А. В. Степанов описывает принцип создания Леонардо самостоятельного пейзажа, «без какой-либо пользы или нравоучительной подоплеки, а просто так, ради „природной красоты мира“», – «Вида долины Арно» (1473): «…взор Леонардо работает, как объектив с ограниченной глубиной резкости. Он сфокусирован на среднем плане – на плоскости <..> Не применяя линейную перспективу и не пользуясь кулисами, Леонардо расслаивает ландшафт на три зоны – переднюю, среднюю и дальнюю. Он следует не предвзятым схемам изображения пространства, а нормальным зрительным впечатлениям» [Степанов А. В. 2007: 69]).

345

Согласно даосским представлениям, подлинный мудрец «видит реальность безбрежным светоносным полем» [Малявин 1995: 29]. Взору поэта здесь предстает бесконечная снежная равнина, которую, согласно даосскому подходу, можно понимать как воплощенную изменчивость, «„Одно сплошное превращение“ – реальность вполне неизменная, непреходящая» [Там же: 22]. Здесь же уместно вспомнить, что Михнов утверждал приоритет белого цвета над другими цветами, основываясь в первую очередь на его зрительном восприятии: «…белое – это отсутствие всякого присутствия вообще. Белое ведет к чему?.. Человек погружается в какое-то ощущение того, что непознаваемо» (цит. по: [Кривулин 1998б: 169]).

346

Ср. с фрагментом из варианта стихотворения «Беседа» (1967, № 75. Т. 1. С. 360) – «Парк длиною в беседу о русской поэзии…»: «Все это в тени времени, / в тени печали, / в тени большого озера» (курсив мой. – П. К.). «Все в печали, нет уже которой», то есть и от печали как чувства или состояния остается тень – некое ощущение переходности, словно ушедшее ушло безвозвратно или вот-вот должно вернуться.

347

Словно развивая мотив финала стихотворения Лермонтова «Когда волнуется желтеющая нива…» (1837): «И счастье я могу постигнуть на земле, / И в небесах я вижу бога», Аронзон старается сказать то же, но не прямо. Сюжет епифании в русской поэзии, берущий начало задолго до Лермонтова, требует особого исследования. Я только отмечу, что занимающий не последнее место в ряду «епифанических» поэтов Пастернак оказывается близок Аронзону (эту преемственность отмечала Н. Фатеева в упомянутой статье). Позволю обратить внимание на образную и эмоциональную созвучность стихотворения Пастернака «В больнице» (1956) целому мотиву «позднего» Аронзона – тоске от ослепленности Божьим светом. Стихи Пастернака: «О Боже, волнения слезы / Мешают мне видеть тебя» («В больнице», 1956. [Пастернак 2003: 424]) отражаются в мире Аронзона как явление интертекста. Яркий пример интратекста внутри поэтического мира Аронзона – «свет такой, что ничего не видно» (№ 126).

348

Платон, наследуя традиции Эмпедокла, называет свет одним из родов огня: «…истечение пламени, которое не жжет, но доставляет глазам свет» (там же, 58c). Как будто отражение этой философской мысли – уже цитировавшаяся строка из первого варианта цикла «Запись бесед»: «Все мы подобны земле: червивы снаружи, но внутри нас чистый / огонь и свет» (1969, № (169)).

349

Здесь уместно вспомнить, что Л. Липавский в «Исследовании ужаса» говорит о бессознательном «страхе перед однородностью» [Липавский 2005: 28]. Нельзя исключить, что созерцание света в его расширенном и неконцентрированном излитии вызывает у автоперсонажа радость, тоску, трепет – те чувства, которые характеризуют присутствие возвышенного.

350

В целом под лексикализацией в своей работе я понимаю превращение свободных и нейтральных («чистых», как называет их ученый [Балли 1955: 121]) словосочетаний в устойчивые, «когда с помощью грамматических средств выражается отношение, уточненное пространственным, временны́м или отвлеченным понятием» [Там же: 103].

351

Нечто подобное представлено в выражении из поэмы «Сельская идиллия» (1966, № 272): «Деревни северной краса», которое выступает в тексте перифразой козы, одного из персонажей гривуазного произведения.

352

Пушкин А. Евгений Онегин. Глава VII, строфа XV.

353

Классически строгую, патетически статичную тютчевскую систему отражений верха в низу (двух бездн) Аронзон как бы расшатывает прихотливой игрой в бесконечные аналогии – с почти обязательной приблизительностью, неточностью.

354

Р. Якобсон в знаменитой статье «Новейшая русская поэзия. Набросок первый: Подступы к Хлебникову» приводит немало примеров риторических фигур, используемых Хлебниковым, под общей рубрикой «синтаксического сдвига». Из этого перечня нам могут пригодиться такие понятия, сопровождаемые примерами из Хлебникова, как «синтаксическая метатеза» (пример – «согнувшись в пламени святыни»), «контаминация», «эналлага» («хранит святую тайну») [Якобсон 1987: 290]. М. Гаспаров последний термин объясняет как 1) «вид солецизма»; 2) «вид метонимии – перенос определения на слово, смежное с определяемым»,