100 петербургских историй, извлеченных из архивов и пожелтевших газет - Анна Сергеевна Манойленко

Франц Пешель, словак из Моравии, приехал в Царское Село в 1808 году, получив приглашение министра внутренних дел Алексея Куракина. Хорошо зарекомендовал себя на должности уездного доктора, и вскоре его назначили штаб-лекарем Царскосельской придворной больницы, а с открытием Лицея он возглавил лазарет для воспитанников. Пешель был добродушен, любил поболтать и пошутить и скоро сделался общим любимцем жителей загородной резиденции.

Яков Карцов, напротив, запомнился современникам как человек острый, весьма язвительный и саркастичный. Он преподавал лицеистам физику и математику, но не сумел заинтересовать своими предметами: на занятиях его внимательно слушал лишь будущий генерал Владимир Вольховский. Зато у Карцова хватало педагогической мудрости, чтобы не мешать другим юношам развивать свои природные таланты и склонности. Именно от Карцова Александр Пушкин, долго и томительно решая у доски задачу и получив в итоге «икс», равный нулю, услышал знаменитое: «У вас, Пушкин, в моем классе все кончается нулем. Садитесь на свое место и пишите стихи».

Что же касается портрета, из-за которого между доктором и профессором пробежала черная кошка… В 1813 году в Царском Селе на даче своих добрых знакомых Муравьевых (родителей будущего декабриста Никиты Муравьева) гостил известный живописец Орест Кипренский. Он написал здесь несколько портретов местных жителей, в том числе и доктора Пешеля.

Очевидно, картина обладала немалыми художественными достоинствами, поскольку управляющий Царским Селом граф Франц Ожаровский пожелал оставить ее у себя. В 1817 году, покидая должность, он «в знак памяти» отдал портрет Пешеля лицейскому профессору Карцову. В квартире последнего Пешель и обнаружил свое изображение и много раз просил его вернуть, но безуспешно.

Кончилось тем, что в апреле 1818 года Пешель во время очередного посещения квартиры Карцова воспользовался отсутствием хозяина в комнате, снял собственный портрет со стены и унес домой. Обнаружив пропажу, профессор вспылил и обратился в полицию с заявлением о похищении произведения искусства, стоимость которого оценил в 200 руб. Он указывал, что, за исключением доктора, у него накануне в гостях «никого из посторонних» не было, а потому стражам порядка следует полагать Пешеля ключевым подозреваемым.

Лицейский врач до глубины души оскорбился поступком коллеги. «Известился я, что профессор Карцов вошел в полицию с формальным прошением, что у него в доме будто похищен мною портрет мой, за каковой поступок просит поступить со мной по законам», – с возмущением писал Франц Осипович главе Царскосельского дворцового правления Якову Захаржевскому.

Пешель замечал, что злополучный портрет является его «неотъемлемым достоянием», поскольку «срисован с него» художником Кипренским. Карцов же, которого с семьей доктор бесплатно лечил на протяжении шести лет, проявил, по его мнению, неблагодарность и «бесстыдным образом» обременяет полицейских доносами о краже вещи, которая ему не принадлежит.

Генерал Захаржевский поддержал доктора, «которого репутация с наилучшей стороны известна не только начальству, но и всему городу». Обращаясь к директору Лицея Егору Энгельгардту, он характеризовал поступок Карцова как «дерзкий» и «неприятный», а его самого – как обладателя «наглого и беспокойного характера». Глава Царскосельского дворцового правления предлагал отдать профессора под суд за ложный донос. К этому моменту Карцов, по-видимому, и сам уже догадался, что перестарался: в беседах с коллегами он подчеркивал, что в полицию обратился, желая пошутить, и готов забрать «нелепое» заявление обратно…

К счастью для профессора, директор Энгельгардт, известный своей мудростью и справедливостью, решил разрешить ситуацию миром. «Я надеюсь, что мы это странное дело кончим как добрые соседи, так чтобы были волки сыты и овцы целы», – написал он в ответном отношении генералу Захаржевскому.

В итоге директор Лицея пригласил к себе обоих участников «живописной» истории, выслушал их объяснения и разъяснил неправоту каждого. «Карцов, с одной стороны, поступил неблагодарно против бывшего приятеля своего доктора Пешеля, дав законный ход приятельской шутке, – отмечал Егор Энгельгардт. – Но, с другой стороны, Пешель поступил совершенно против законных правил, унеся из чужих комнат без ведома хозяина вещь, там находящуюся, хотя бы и действительно ему принадлежащую».

По настоянию директора доктор и профессор принесли друг другу извинения. На этом, как сообщал Энгельгардт Царскосельскому дворцовому правлению, дело о портрете «предано было совершенному забвению».

Профессор Карцов продолжил преподавание в Лицее, из которого перешел затем в Морской кадетский корпус. Его не стало в 1836 году в возрасте 52 лет. Доктор Пешель пережил коллегу на шесть лет. До конца жизни он работал в Лицее, пользуясь любовью и благодарностью пациентов, часто приглашавших медика на празднования лицейских годовщин 19 октября.

Что же касается «скандального» портрета кисти Кипренского, то его нынешнее местонахождение неизвестно.

Как студенты во дворце погуляли

«Весь город толкует о двух пьяных студентах, которые выдумали шутку неудобовместительную в голове, даже и пьяной», – сообщал литературовед Павел Анненков своему давнему другу Ивану Тургеневу. Происшествие, столь взбудоражившее столицу весной 1864 года, приключилось в самом сердце Петербурга – на Дворцовой площади, в резиденции императора…

Весенним вечером двое молодых людей, своекоштный (т. е. учившийся за плату) студент Петербургского университета Николай Приходько и сын чиновника Александр Штрейх, будучи изрядно навеселе, оказались в непосредственной близости от Зимнего дворца. Собутыльникам не пришло в голову ничего лучше, как попытаться проникнуть в «цитадель самодержавия».

Как ни странно, им это с легкостью удалось! Хотя детали того, как именно они проникли в царскую резиденцию, остались неизвестны, министр внутренних дел Петр Валуев зафиксировал в своем дневнике, что подвыпившие юноши не просто побывали внутри здания, но и успели совершить своеобразную экскурсию. В частности, «заходили в комнату арапов и там расспрашивали о расположении караулов»…

Когда незваных гостей наконец обнаружила стража и велела им удалиться восвояси, они повиновались и сразу покинули дворец. Однако, выйдя на площадь, приятели, очевидно, вознамерились взять реванш. Проходя мимо часовых, несших караульную службу у Зимнего, Приходько и Штрейх «нанесли им удары и оскорбления ругательными словами» и даже «покушались отнять у них ружья».

«Пошутив таким образом, они принялись бежать, увидав городового, который, однако ж, захватил их, – добавлял деталей Павел Анненков в письме Тургеневу. – И оба, проспавшись, объявляют, что никаких часовых, дворцов и городовых не помнят и не знали».

Однако расплата была неминуемой, прочитав доклад генерал-губернатора Александра Суворова (родного внука генералиссимуса), император Александр II приказал отдать обоих под военный суд.

Для Николая Приходько нашелся ряд смягчающих обстоятельств. Руководство Петербургского учебного округа сообщило, что, будучи студентом математического факультета, он отличался «благонравным поведением» и «никогда, даже в самое беспокойное для университета время, не был замечен ни в каком предосудительном поступке». Однако Приходько все-таки исключили из