100 петербургских историй, извлеченных из архивов и пожелтевших газет - Анна Сергеевна Манойленко

В канцелярию Столыпина поступили послания от губернаторов, городских дум, земских собраний, рабочих, служащих, студентов, старообрядцев, купцов, редакций газет и журналов. Адрес на большинстве телеграмм указывался просто: «Петербург – Петру Аркадьевичу Столыпину», и они доходили по назначению… Много телеграмм пришло от воинских частей. Так, командующий 15-м Шлиссельбургским пехотным полком телеграфировал: «Вверенный мне отряд усердно молится за спасение Вашей жизни и Ваших детей. Крепко верим в Вашу богатырскую мощь и силу на служение и спасение нашей Родины».

«Примите выражение сердечного участия по поводу постигшего Вас тяжкого горя», – писал Столыпину известный юрист Анатолий Кони. «Радуюсь, что Господь охранил Вас, когда Вы так нужны нашей Родине», – телеграфировал лидер партии «Союз 17 октября» Александр Гучков. Супруга Льва Толстого Софья Андреевна выразила свое сочувствие жене Столыпина Ольге Борисовне: «Сердечно скорблю о Вашем материнском горе. Благодарю Бога за спасение остальной семьи».

Любопытно, что сочувственные послания Столыпину поступили от противоположных общественных полюсов. Так, например, лидеры черносотенного «Союза русского народа» Александр Дубровин и Владимир Пуришкевич телеграфировали премьеру: «Сознание долга, несомого перед Родиной, да поможет Вам подавить наконец крамолу и вывести Россию на путь мирного развития». Направил послание премьеру и председатель петербургской еврейской общины барон Давид Гинцбург: «От всей души желаю Вам мира и успокоения, чтобы твердо направить Россию к свободе по пути согласия, суда и закона»…

Уездный член Гродненского окружного суда Станкевич, приехавший на Аптекарский остров на прием к Столыпину и ставший очевидцем покушения, писал премьеру: «Можете себе представить, что почувствовал я, когда увидел последствия взрыва и услышал Ваш голос, полный горя и страдания: “Где мои дети, где мои дети?” Когда я, прихрамывая, передвигался по Вашему саду, ко мне подошла Ваша дочь и, несмотря на страшное семейное горе, приняла во мне участие и предложила привести врача…». Вероятно, речь шла о старшей дочери Петра Аркадьевича Марии, которая вместе с прибывшими на дачу докторами оказывала помощь пострадавшим.

Дворянка Полозова прислала Столыпину икону Святителя Николая Чудотворца, привезенную ее сыном из итальянского города Бари: «Если с верою наденете ее на дорогую дочь Вашу, она исцелится без операции». Гимназистка 2-го класса из Варшавы Катя Василевская тоже направила премьеру две освященные иконы для его пострадавших детей.

А крестьянин из Малой Сердобы Саратовской губернии Маркел Абрамов, познакомившийся со Столыпиным в 1903 году в бытность его саратовским губернатором, прислал ему письмо спустя месяц после покушения: «… Хоть между крестьянином и Вашим Высокопревосходительством очень-очень много ступенек, но я решился написать, желая хоть на маковое зерно облегчить Ваше горе».

На этом письме имеется резолюция Столыпина: «Очень, очень благодарю. Абрамова я помню, и меня очень утешило доброе его слово».

Раскол в Академии

«Вчера, 19 марта, в Военно-медицинской академии разыгрался следующий инцидент, – сообщала газета “Петербургский листок” 20 марта 1907 года. – На лекцию профессора Терешина для первого курса по физике явились три студента – члены “Союза русского народа” Колобов, Дитлов и Саламатин, которым товарищами объявлен был ранее бойкот. Из-за их присутствия уже два раза прекращались лекции, и курс даже грозил забастовкой». Так начались события, полностью нарушившие учебный процесс.

Студенты-черносотенцы (такое название закрепилось за членами «Союза русского народа» и их соратниками) появились на лекции в компании сочувствующих им учащихся старших курсов. Это вызвало возмущение собравшихся в аудитории первокурсников. Один из черносотенцев, Колобов, вытащил принесенный с собой револьвер и принялся демонстративно заряжать его. «После этого “союзники” и их друзья были из аудитории удалены», – рассказывал «Петербургский листок». По утверждениям самих черносотенцев, в процессе «удаления» первокурсники набросились на них с кулаками.

Дежурный штаб-офицер подполковник Наполеон Клембовский, не вникая в подоплеку скандала, привел из расположенного по соседству Михайловского артиллерийского училища отряд казаков, вооруженных винтовками. Он потребовал от студентов разойтись, казаки взяли ружья наизготовку. Не помогли даже вмешательство прибывшего полицейского пристава, пытавшегося призвать воинственного подполковника к порядку, а также увещания профессора Терешина, чья лекция оказалась сорвана. «Уже щелкнули затворы. Еще момент – и раздался бы залп», – отмечал «Петербургский листок».

Ситуацию спасло появление на месте событий, начальника Военно-медицинской академии Александра Данилевского. Он распорядился немедленно удалить казаков, после чего «студенты успокоились, и следующая лекция, на которую «союзники» уже не явились, прошла на первом курсе совершенно спокойно». Вечером из расклеенных в учебном заведении объявлений студенты узнали, что занятия на первом курсе по приказу министра прекращаются «впредь до распоряжения».

Подавляющее большинство учащихся академии не симпатизировали «Союзу русского народа» и на общей сходке, состоявшейся 22 марта, поддержали первокурсников.

Столичная пресса освещала события не столь однозначно. Близкое к националистическим кругам «Новое время» опубликовало «Письмо в редакцию», в котором пострадавшие студенты-черносотенцы выражали «порицание и презрение» тем, кто «поставил звание студента наряду с именем хулигана» и превратил аудиторию «в место кулачной расправы».

«Петербургская газета» отмечала «удручающее впечатление» от происшествия и требовала не смешивать науку и политику: «Если бы, допустим, покойный Д.И. Менделеев был черносотенцем, кто на этом основании решился бы спиной повернуться к гениальным откровениям великого ученого?»

Однако после публикации в редакцию газеты поступило немало откликов, из которых следовало, что студенты-«союзники» подверглись нападкам не только за политические убеждения. Выяснилось, что все началось с того, что они передали штаб-офицеру Клембовскому хранившуюся в библиотеке общую книгу, в которую первокурсники заносили свои заметки и «таким образом обменивались между собой взглядами и мыслями». В ответ студенты объявили бойкот нарушителям неписаной корпоративной этики…

После расследования военный министр Александр Редигер распорядился уволить из академии 39 студентов. В «черный список» вошли не только побывавшие на скандальной лекции, но и учащиеся других курсов – участники студенческого самоуправления, а также те, кто был отмечен кураторами «за наиболее беспокойных». Никто из членов «Союза русского народа» (даже Колобов, принесший на занятия огнестрельное оружие) в число исключенных не попал, а в отношении подполковника Клембовского, ставшего объектом общего негодования студентов, резолюция министра гласила: «Он был прав и действовал согласно инструкции».

Массовое отчисление «неугодных» вызвало новый всплеск возмущения. Студенты всех курсов объявили бойкот лекциям в знак протеста против «неправильного увольнения» товарищей. Экзамены выпускников пришлось проводить под охраной полиции – после того как группа студентов попыталась сорвать испытания, забросав помещение склянками с сероводородом. В результате власти прекратили занятия до осени.

В защиту уволенных студентов выступили профессора Академии. В результате в сентябре 1907 года в нее вернули треть из уволенных учащихся, им предложили