Колокольчики Достоевского. Записки сумасшедшего литературоведа - Сергей Анатольевич Носов

“– А с пустяками ходишь, батюшка, ничего, почитай, не стоит. За колечко вам прошлый раз два билетика внесла, а оно и купить-то его новое у ювелира за полтора рубля можно”.

То “маленькое золотое колечко, с тремя какими-то красными камешками, подаренное ему при прощании сестрой, на память”, принесло Раскольникову два рубля (“билетика”). Позже мы узнаём, что на обратном пути платежеспособный Раскольников нашел возможным зайти в “один плохонький трактиришко” и заказать чаю; там он и услышал знаменательный разговор студента и офицера, предопределивший цепь дальнейших событий. Таким образом, заложенное колечко – это больше, чем обыкновенный заклад, это залог завязки романа. Литературный герой приносит память о сестре в жертву намечающемуся сюжету литературного произведения.

Между прочим, подобным залогом завязки, но еще в рукописной редакции, становится приносимая в жертву намечающемуся сюжету память о матери – “серебряное крошечное колечко, из какого-то монастыря, от матери еще досталось”, – им герой расплачивается за пиво – поступок, предопределивший встречу с Мармеладовым. Вот Вам нюанс: сначала герой просто, подойдя к застойке, “снял свое серебряное кольцо”, но Достоевскому показалось этой жертвы мало, он это вычеркнул (перед глазами том 7, стр. 98, сноска), вычеркнул и написал иначе, усилив значение жертвы упоминанием монастыря и матери; попутно “кольцо” превратилось в “крошечное колечко”, каковым оно и будет существовать в окончательном тексте. А то, что станет золотым и сестриным, пусть Вас не смущает, Евгения Львовна, другого кольца у Раскольникова быть не могло, это всё то же.

“– Рубля четыре дайте, отцовские. Я скоро деньги получу”.

Ну да: “Я скоро деньги получу” – универсальная формула; ею Достоевский пользовался неоднократно – по печальной необходимости (висбаденские впечатления свежи). А если это отголосок посещения Готфридта, то чистая правда: деньги от Каткова уже здесь.

“– Полтора рубля-с и процент вперед, коли хотите-с”.

Недорого. Готфридт оценил золотые часы Достоевского в 38 рублей на руки. Ну так то ж золотые. То автор, а то персонаж… Любопытно, что, убив старуху, Раскольников обнаружит в комоде (мы говорили об этом) золотые часы, судя по всему, самого автора (ну так получается!..), вместе с тем его собственные, серебряные так и не попадутся ему на глаза, так и останутся в квартире покойницы закладом.

Оскорбленный Раскольников хочет уйти, но вспоминает, что “идти ему некуда и что он еще за другим пришел” (в самом деле, пришел “за другим”, коль скоро он, по-нашему, литератор…).

Старуха уходит за занавески в другую комнату, и внимание Раскольникова еще сильнее обостряется. Он прислушивается к тому, как отпирается комод; его мысль – о ключах, которые “в правом кармане носит” (“на одной связке, в стальном кольце…”), он догадывается о существовании “еще какой-нибудь шкатулки”, для которой предназначен ключ, рисующийся в его воображении крупным планом – “всех больше, втрое, с зубчатою бороздкой, конечно, не от комода…”

“– Вот-с, батюшка: коли по гривне в месяц с рубля, так за полтора рубля причтется с вас пятнадцать копеек, за месяц вперед-с”.

Жестоко. Но если по факту – так ли несправедливо?.. Он же не собирался через месяц расплачиваться!

Куда милосерднее – за более дорогие часы – Готфридт рассчитывался с Достоевским: во-первых, не брал вперед, как эта скряга, а во-вторых, набрасывал пять копеек с рубля (тогда как старуха – десять). К середине февраля будущего года тридцать восемь рублей, полученные нашим классиком в октябре, обернутся на выкупе суммой в сорок пять рублей шестьдесят копеек.

(Я здесь, пересчитав, учел ошибку Достоевского: в списке заложенных вещей, им для себя составленном и опубликованном Т.Н.Орнатской, выкупная цена часов 45 рублей 70 копеек, тогда как пересчет нам дает 45 рублей 60 копеек…)

Получается, 7 рублей 60 копеек – это плата Достоевского за впечатления, столь необходимые для работы над эпизодом.

“Да за два прежних рубля с вас еще причитается по сему же счету вперед двадцать копеек”.

За то самое колечко. Два рубля – “пустяк”, по выражению Алены Ивановны. Примечательно, что в середине января 1866-го Достоевский сам, будто следуя по стопам своего персонажа, заложит у того же Готфридта за два рубля запонки. Двухрублевый “пустяк” покажется еще выразительней, если учтем, что в тот же день истечет срок по векселю бумажной фабрики прямо-таки на величину катковского аванса – всё те же 300 рублей. Интересно, вспоминал ли Достоевский, закладывая запонки, такой же двухрублевый заклад колечка Раскольникова, уже осуществившийся в тексте? А ведь он еще не знал, как это ни покажется удивительным, что роман поставлен в номер “Русского вестника” и до выхода первых глав остается всего две недели!

“…Приходится же вам теперь всего получить за часы ваши рубль пятнадцать копеек. Вот получите-с.

– Как! так уже теперь рубль пятнадцать копеек!

– Точно так-с”.

А вот и не точно!.. Алена Ивановна сама себя обсчитала. “Молодой человек спорить не стал и взял деньги”. Еще бы! Он нагрел ее на двадцать копеек!

Евгения Львовна, сосредоточьтесь! Покажется невероятным, но я не знаю случая, чтобы кто-то на это обратил внимание!.. Или я с ума сошел и не умею считать?

Смотрите: прежде, закладывая на месяц колечко, Раскольников получил с процентщицы две “бумажки”, то есть два рубля. Об этом говорится в романе три раза. Сейчас, продлевая просроченный заклад на месяц, она вычитает наперед свои 10 %, т. е. 20 копеек с двух рублей. Но тогда-то, при закладе, она не вычла вперед за месяц, иначе дала бы один рубль восемьдесят копеек, в романе же точно речь идет о двух рублях. Она бы могла исправить оплошность и вычесть сейчас те 20 копеек за прошлый месяц, но она вычитает за месяц вперед, а те 20 копеек за прошлый месяц так и забываются ею. По идее, Раскольников за свои часы должен был бы получить еще на 20 копеек меньше, т. е. за вычетом денег за оба месяца (а не за один – будущий) не рубль пятнадцать, а всего 95 копеек. Или отказаться от выкупа колечка.

Что скажете, Евгения Львовна? Прав я в расчетах? Согласен, Алена Ивановна не могла ошибиться, но Достоевский, тут возражу, – мог. Я ж Вам показал выше, как он себя обсчитал на десять копеек в расчетах с Готфридтом (по крайней мере, в записке для самого себя). Он с деньгами вообще как-то лихо обходился, нельзя не признать. Захотите потренировать себя в арифметике, откройте 83-й том “Литературного