Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

КНИГА ВТОРАЯ

[Глава V]

В Оссере Эдмона встретил Тулежур, выехавший за ним верхом.

— Как здоровье отца? — с нетерпением спросил Эдмон, обнимая товарища.

— Отлично! — ответил Тулежур, не посвященный в тайну.

— Значит, он уже вне опасности? Я могу вздохнуть свободно?

— Как так, вне опасности? Да он и не был болен.

Это известие чрезвычайно обрадовало Эдмона; и хотя он тут же с тревогой подумал о том, зачем его отозвали из Парижа, в тот момент он испытал огромное облегчение, — об этом отец не раз говорил нам впоследствии. Сойдя на берег с парома, Эдмон тотчас же отправился в дальнейший путь.

Беседуя по дороге с Тулежуром, он говорил лишь о домашнем хозяйстве и расспрашивал его о сельских работах. Проехав около четырех льё, они достигли Прованшерского леса, близ которого дорога раздваивается. Тулежур, ехавший немного впереди, свернул направо.

— На Нитри надобно сворачивать налево! — крикнул ему Эдмон.

— Знаю, но ваш отец сейчас в Саси и ждет вас у своего кума господина Дондена.

Господин Донден был одним из богачей Саси: то был весьма здравомыслящий, трудолюбивый, бережливый, сведущий человек, и благодаря своему усердию и способностям составил себе состояние. Достойный и похвальный путь к обогащению! Однако характера он был сурового и обладал отталкивающей внешностью; его считали силачом даже жители этого края, здоровые, как быки. Недостатки, присущие Тома Дондену, были свойственны большинству его земляков: люди здесь грубы и черствы от рождения; я приписываю это двум причинам: во-первых, деревня расположена в болотистой ложбине, не просыхающей девять месяцев в году, и воздух там влажный и тяжелый; зато поля и виноградники находятся на холмах, где никогда не стихает ветер, это действует раздражающе на организм; резкая перемена, вероятно, сказывается на натуре жителей Саси. Замечено, что они съедают вдвое больше хлеба, чем крестьяне соседних деревень. Естественно, в этих условиях жители не могут отличаться любезностью, зато они обладают другими достоинствами, и когда их ближе узнаешь, они внушают уважение и, глядя на них, испытываешь нечто вроде умиления; в наши дни это, быть может, самые трудолюбивые люди во всем мире[139].

Эдмон был знаком с Тома Донденом и недолюбливал его; он знал, что у него три дочери. Но там его отец, он здоров и ждет его... Сердце Эдмона сжималось, — он предчувствовал катастрофу. Когда перед ним открылись неровные бесплодные поля Саси, усеянная камнями и выжженная солнцем земля, когда до него донеслись глухие невнятные крики грузных пахарей, как бы насиловавших природу, чтобы заставить ее их кормить, — это вселило в его сердце тоску и уныние, доселе им неиспытанные.

Едва Эдмон въехал в Саси, как местный воздух стал оказывать свое действие; ему захотелось есть и пить, ибо, пожалуй, лишь в этой местности любовь и страдания не в силах лишить человека аппетита.

В коноплянике у въезда в деревню он увидел трех неповоротливых мужиковатых на вид девушек, собиравших коноплю; их усердие, прилежание, с каким они трудились, перенося тяжелые охапки конопли, поразили Эдмона. Он поделился своими мыслями с Тулежуром:

— Они не больно хороши собой, но из них выйдут отменные хозяйки.

Войдя в дом Тома Дондена, Эдмон увидел отца. После трехлетней разлуки он встретил сына с обычной строгостью:

— Вы заставили себя ждать, сын мой!

— Известие о вашей болезни меня напугало, дорогой батюшка, и я едва не слег.

— Хочу верить, что не было других причин задержки.

— Разумеется, не было... Благодарение богу, я вижу вас в добром здравии.

— И даже очень веселым, — вставил Тома Донден. — Однако, кум, вот гляжу я на твоего щеголя и думаю: впору ли ему пахать нашу каменистую землю?

— Никаких таких нарядов не будет.

Невозможно передать всю грубость выражений Тома Дондена: местное наречие отражает суровость и неприглядность окружающей природы.

— Я вызвал вас, мой сын, намереваясь вас женить. Вместо коварных и испорченных городских кокеток, я выбрал вам добродетельную девушку, которая будет нежно любить своего супруга. Вы, может быть, находите больше прелести у девушек, украшенных прической с бантом, но я запрещаю вам о них думать и не желаю слушать никаких возражений. Ослушание навлечет на вас отцовское проклятие.

— Я еще не успел спросить вас о здоровье матушки, — произнес Эдмон, дрожа всем телом.

— Вы прежде всего должны быть во всем мне послушны. Что до вашей матери, она здорова и рассчитывает на вашу покорность. Я так говорю с вами, потому что вы еще не видели особу, предназначенную мною вам с согласия моего кума: из приязни ко мне он готов отдать вам дочь, еще не зная, подойдете вы ему или нет.

— Здорово сказано! — одобрительно крякнул Тома. — Эй, жена, — обратился он к супруге, — сбегай-ка за дочерьми: они в коноплянике, пускай живо придут сюда. Этому парню жарко, да и аппетит он, видать, нагулял хороший, не говоря уже о жажде.

Он хотел налить Эдмону стакан вина. Однако молодой бургундец, воспитанный в обычаях того времени, вина не пил. В то время ни молодые люди, ни женщины, не употребляли вина, только матери семейства, которым было лет за сорок, слегка подкрашивали воду; ранее этого они не отведывали вина, даже во время родов. Эдмон поблагодарил.

— Дайте ему молока, — распорядился Пьер, — он предпочитает его вину.

Эдмон еще допивал молоко, когда вошли три дочери Тома в сопровождении матери. Старшая Мари обладала наименее привлекательной внешностью, но лицо ее выражало доброту. Какая перемена для Эдмона! Отец представил его Мари, объявив ей тут же, что она станет через три дня женой его сына; все приготовления были уже сделаны. Скромная девушка покраснела и, хотя жених пришелся ей по вкусу, сказала отцу:

— Милый батюшка! Ясное дело, я ничего не имею против этого славного молодого человека, которого все уважают. Но нам, может быть, следовало бы друг друга распознать: тогда он увидел бы, подхожу ли я ему. У меня-то нет колебаний, раз такова ваша воля, но мужчины, думается мне, могут поступать по-другому.

В ответ Мари услышала грозное: — Молчать!

— Вы слыхали о нашем решении? — спросил Пьер своего сына.

— Слыхал, батюшка.

— Знай, что я не потерплю никаких возражений.

— Батюшка, я был бы несчастлив в жизни и недостоин когда-либо сам стать отцом, если