Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

совестью сказать: «Я послушался, боже, я послушался тебя в лице своего отца!». Любезный сын, дай мне благословить тебя — я выражу этим свою радость и удовлетворение... Благословляю тебя и на то, чтобы ты, когда меня не станет, принял на себя заботы о своей бедной матери и сестрах. У Катрины трудный характер, — прояви терпение; Маделон сама доброта, — нежно люби ее; Марион — ветренна, легкомысленна — характер ее внушает мне опасения — сдерживай ее. Еще при жизни я передаю тебе свою власть, ты будешь моим наместником, а после моей смерти — преемником. Что до твоей матери, этой достойной женщины, чьим терпением я злоупотреблял и перед которой я в большом долгу, оплати его, сын мой, пусть твое уважение и нежность вознаградят ее за все выстраданное из-за вспышек моего гнева и суровости. Я был дурным человеком, о боже! Но вот сын мой, — прими все, что он сделает за меня.

— Я не в силах выразить, — не раз говорил впоследствии отец, — какие чувства овладели мной при этих словах, сказанных человеком, столь гордым и недоступным, вдруг проявившим такую нежность! У меня кружилась голова. Я женился бы на самой страшной уродине и отдал бы ей свою любовь, если бы только отец потребовал этого в ту минуту.

В таком настроении они прибыли домой, и мать заключила Эдмона в свои объятия. Здесь перо выпадает у меня из рук. О, почтенная женщина! Ее переполненное любовью сердце рвалось к сыну, но силы покинули ее, и ей пришлось сесть на стул: руки ее были протянуты, слова самые нежные, казалось, были готовы слететь с ее уст, но она не могла произнести ни звука. Но вот у нее хлынули слезы, они оросили лицо сына, которого она прижимала к груди. Наконец Анна обрела дар речи.

— Пьер, — обратилась она к мужу, — простите мое волнение: он мой сын, я вижу в нем вас!

— К тому же достойный сын, — подхватил Пьер. — Почтенная мать, этот любезный сын утешит ваше материнское сердце. Он с честью займет мое место, когда меня не станет.

Эти неожиданные слова изумили Анну Симон: она благословила сына и, поднявшись, по своему обыкновению бросилась помогать мужу поудобнее расположиться в кресле.

— Я не могу уделять внимание сыну и забывать об отце, — сказала она. — Дочки, услужите брату. Мое назначение быть подле моего супруга, и я никогда не уступлю этой чести никому, даже своим детям.

Когда мужчины подкрепились, Пьер стал излагать сыну свои планы. Задуманное дело требовало, чтобы Эдмон поселился в Саси, у своего тестя, который обязан был внести свою долю. Пьер говорил обо всем весьма доброжелательно, и Анна Симон, почтительно сидевшая в стороне, слушала речи мужа и сына с восхищением, проливая слезы радости.

— Супруга, — обратился к ней Пьер, — через три дня мой сын станет мужчиной. И мы с вами будем говорить с ним с тем уважением, какое подобает женатому человеку.

Только мать может представить себе, как дрогнуло сердце Анны Симон, когда ее муж произнес эти слова, столь для него характерные: лишь мать способна оценить их силу и значение. В ответ у нее вырвался крик радости. И позже, за ужином, казалось, эта достойная женщина прислуживала сыну и обращалась к нему с особым уважением. Пьер несколько раз назвал ее Саррой {132}, добродетельной Саррой, и это, несомненно, высшая похвала, какой может удостоиться женщина.

Затем Пьер обратился к сыну:

— Хлепобашество — занятие, наиболее достойное человека, оно является основой всех других занятий. Одно земледелие придает силу богатству. Так пребудем же у источника, — он чище любого потока. Прекрасно заниматься делом, от которого зависят все другие дела. Что делает торговец? Он исполняет поручения пахаря. Не будь землепашца, не стало бы ни ремесленника, ни художника. Будем же помнить о своем назначении, мой сын, и гордиться им.

Весь этот вечер Эдмон был как бы вне себя, в некоем опьянении после сцен, столь необычных в его семье. Однако ночью, когда улегся восторг, он предался горестным размышлениям. Любовь, сей требовательный повелитель, всецело овладевает возвышенными сердцами. Вынужденный отказаться от своей любви, Эдмон страдал невыносимо. Перед ним вставал образ прелестной Розы Помбелен, он вспоминал ее достойного и добродетельного отца, чудесную семью, в которой ему было так хорошо, и испытывал горькие сожаления. И все же, очутившись перед роковым выбором: лишиться всего, что должно было составить счастье его жизни, сулило обеспеченное будущее, приятную долю и даже богатство, или сохранить все это, но ослушаться воли отца, Эдмон не колебался ни минуты. Он был таков от природы и так воспитан[140], что ослушание внушало ему ужас, и он не мог бы нарушить волю отца. Выполнение сыновнего долга далось Эдмону ценой тяжелой внутренней борьбы. И сорок лет спустя он не мог позабыть пережитого — я убеждался в этом, слушая его рассказы.

Измученный скорее тяжкими переживаниями, чем дорогой, Эдмон не сомкнул глаз всю ночь и забылся лишь под утро; он поднялся несколько позднее обычного. Проснувшись, он увидел, что все в волнении, и узнал, что у отца сильный жар. Он бросился к нему.

— Сын мой, — начал Пьер, не дав сыну сказать ни слова, — если я умру, обещай выполнить мои указания в назначенные мною сроки. Я настаиваю на этом, такова моя воля.

— Клянусь вам, батюшка.

— Будь благословен! Ты успокаиваешь душу умирающего отца.

— Умирающего? Что вы говорите, батюшка! Бог не допустит этого.

— Близок мой час, я чувствую это... — и не дав сыну возразить, он продолжал: — Успокой меня: ступай, посмотри за работами. Пусть мать и сестры ухаживают за мной. Иди, распорядись, будь достоин звания мужчины, — в этом доме ты скоро останешься один с женщинами.

Нетерпеливый жест отца не допускал промедления, и Эдмон вышел от него, охваченный тревогой. Он в точности исполнил распоряжения отца, руководствуясь списком хозяйственных дел, переданным ему матерью. Отца он увидел лишь в обеденное время. Жар как будто спал, но больной был в угнетенном состоянии; все знали, с каким предубеждением относится Пьер к кровопусканию, и были в отчаянии, что нельзя прибегнуть к этому средству[141]. Эдмон дал отцу отчет по хозяйству. Однако Пьер был не в силах отвечать и лишь одобрительно кивал головой. Ему захотелось пить.

— Сын мой, подайте мне питье.

Катрин бросилась исполнять