Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

Самой распространенной формой совместного участия является переход всей группы в наступательную панику. В данном случае энергия, исходящая от напряженности/страха перед противостоянием или погоней, внезапно высвобождается, когда группа обнаруживает, что перед ней находится слабый противник, отказавшийся от конфронтации. Все это можно наблюдать в кульминационные моменты сражений, в погонях с участием полиции и в типичных паттернах межэтнического/межконфессионального насилия. Чрезвычайно энергичные групповые действия в подобных случаях связаны с тем, что в качестве источника возбуждения задействуются конфронтационная напряженность/страх – вызвать эти эмоции легко, в отличие от гнева перед лицом реального противника. Эту траекторию можно назвать наиболее естественным способом совладать с насильственной конфронтацией. Когда фаза конфликта, сопровождаемая напряженностью/страхом, становится интенсивной, сохраняя затяжной характер, происходит эмоциональное сплочение группы, пока между ее участниками поддерживается плотная социальная организация, – в противном случае группа распадается на части, движущиеся в разных направлениях. Если сопротивление противника внезапно рушится, эмоционально заряженная и сплоченная группа переходит в неконтролируемую атаку, сопровождаемую неистовым навалом и чрезмерной жестокостью.

Может показаться, что наступательная паника представляет собой исключение из общей модели, в которой присутствует небольшое число лиц, активно совершающих насилие, и еще меньше людей, которые делают это грамотно в смысле успешного уничтожения противника. Достаточно подробные свидетельства, позволяющие выяснить, насколько масштабным является участие в насилии в ситуациях наступательной паники, отсутствуют. В погонях с участием полиции, подробности которых запротоколированы, акты наступательной паники совершает небольшая часть полицейских – она редко превышает 20% присутствующих на месте сотрудников, за исключением очень маленьких групп, – причем они действуют как бы от имени более масштабной группы. Меньше подробностей имеется для случаев наступательной паники во время боевых действий: очевидно, что в таких ситуациях вперед бросаются все солдаты, так что в убийстве падающего с ног или прижимающегося к земле противника (как в битве при Азенкуре) или в поджоге хижин мирного населения (как во время войны во Вьетнаме) могут участвовать многие. Однако остается неясным, какое количество участников подобных ситуаций действительно занимаются убийствами и поджогами, а сколько просто мечутся вокруг, хотя и, возможно, создают дополнительную эмоциональную поддержку происходящему истошными криками. Аналогичным образом обстоит дело с массовыми убийствами на этнической почве, когда участники беспорядков врываются к деморализованным жертвам. Горячие неистовые эмоции активных участников насилия, по-видимому, находят широкую поддержку в остальной части группы, но те, кто действительно врывается в дома и убивает, и те, кто участвует в ритуальных разрушениях, возможно, являются разными людьми, тогда как другие могут просто выражать поддержку сотрясанием воздуха[40].

Если «горячее» насилие совершается толпой, действующей в порядке одного большого и сфокусированного ритуала взаимодействия, то «холодное» техничное насилие представляет собой совокупность практик, которые, на первый взгляд, кажутся индивидуальными. Вот их краткий список: 1) сохранение хладнокровия на фоне разгоряченных эмоций других людей: требуется находиться «в зоне», пока противники оказываются на «гололеде сражения»; 2) самопоглощенная сосредоточенность на технических характеристиках оружия и собственных действиях (например, у снайперов); 3) приемы эмоционального манипулирования самим собой (например, вызвать у себя гнев, вспомнив былые обиды); 4) манипулирование эмоциями жертв; 5) конспиративные, минимизирующие конфронтацию тактики; 6) приемы поиска жертв наподобие практикуемых уличными гоп-стопщиками и вооруженными грабителями, а в более экстремальных формах – серийными убийцами и серийными насильниками; 7) методы подготовки жертв, включая установление длительных отношений между обидчиками и их жертвами, а также те формы домашнего насилия, которые выше получили наименование режимов устрашающих мучений. В сумме все это дает целый ворох приемов, определяющих компетентность хладнокровных и техничных специалистов в области насилия. В совокупности к ним относится одна теоретическая загадка: почему на любой арене конфликта лица, практикующие эти техники, всегда составляют лишь небольшую долю среди тех участников столкновения, которые номинально совершают насильственные действия?

Для «горячих» неистовых форм насилия ответ на этот вопрос уже получен: элита насилия обычно зависит от эмоциональной поддержки группы и сужающегося фокуса эмоционального внимания, поскольку в пределах группы энергия насилия распределяется лишь среди нескольких человек. Однако в случае с «холодными» техниками можно задаться вопросом о том, почему им не могут обучиться все. Например, людей можно обучать использованию дыхательных техник, позволяющих поддерживать уровень адреналина в среднем диапазоне, и довести до совершенства навык стрельбы в ответ на опасность, чтобы во время конфронтации он срабатывал на автомате [Grossman 2004]. Кроме того, людей можно научить абстрагироваться от того, что мишень является человеком, сосредотачиваясь, например, на точном прицеливании, сводить момент совершения насилия до нескольких мгновений, минимизируя конфронтацию, или упражняться в приемах управления эмоциями на себе и своих жертвах. В качестве мысленного эксперимента можно представить курсы психологии в университетах или многомесячные коммерческие тренинги, на которых вместо управления гневом или умения трогательно выражать эмоции изучаются и отрабатываются приемы, позволяющие стать превосходным гангстером, вооруженным грабителем, убийцей, умеющим минимизировать конфронтацию благодаря скрытности, жертвой и т. д. Этот мысленный эксперимент заставляет задаться вопросом о том, существует ли верхний предел того, сколько именно индивидов могут стать специалистами в области насилия[41].

Моя точка зрения заключается в том, что для таких показателей существует свой верхний предел. Даже если бы возможность обучиться подобным техникам имелась у большего количества людей, диапазон колебаний оставался бы в пределах нормы – для любой номинально насильственной группы верхняя доля тех, кто станет совершать насилие грамотно, по-прежнему составляла бы 10% или еще меньше. Для начала приведем одну теоретическую аналогию, а затем представим механизмы того, как это работает. Аналогия взята из мира интеллектуалов. На протяжении всей мировой истории количество выдающихся философов в пределах любого поколения, в котором совершаются любые интеллектуальные действия, приобретающие значение для исторической памяти, почти всегда составляет от трех до шести [Коллинз 2002]. Распределение ниш в пространстве внимания, которое формирует интеллектуальное сообщество, происходит именно в соответствии с этим «законом малых чисел». Если интеллектуалов, претендующих на создание новых важных направлений философии, слишком много, некоторым из них не удается занять свою нишу – они привлекают немного последователей, и историческая память о них угасает.

Как интеллектуальное, так и насильственное пространство внимания структурируется конфликтом. Суть творческой деятельности в интеллектуальном мире заключается в том, чтобы сказать нечто новое – это означает отрицание не только уже сделанного в прошлом, но и позиций соперников, которые также борются за признание. Движущей силой творческой деятельности выступает конфликт – она происходит одновременно в разных частях поля и, вовсе являясь единичным изолированным восстанием против прошлого, заключается в конкурирующих новых формулировках господствующих концепций знания. Наиболее креативные интеллектуалы заняты не решением, а поиском