Авангард и «Анархия». Четыре мятежных месяца самоуправляемого просвещения - Анна Бражкина

Всех поэтов, желающих принять участие в великом, грандиозном празднике поэтов, просят записываться в кассе Политехнического музея до 12 (25) февраля. Стихотворения неявившихся поэтов будут прочитаны артистами.

Желающих из публики прочесть стихотворения любимых поэтов просят записаться в кассе Политехнического музея до 11 (24) февраля.

Результаты выборов будут объявлены немедленно в аудитории и всенародно на улицах.

Порядок вечера:

1) Вступительное слово учредителей трибунала.

2) Избрание из публики председателя и выборной комиссии.

3) Чтение стихов всех конкурирующих поэтов.

4) Баллотировка и избрание короля и кандидата.

5) Чествование и увенчание мантией и венком короля и кандидата»[184].

На эстраде размещался президиум. Председательствовали критик П. С. Коган и клоун и дрессировщик Владимир Дуров[185]. В комиссию по подсчету голосов был избран Роман Якобсон[186].

Книга, выпущенная по итогам конкурса на звание «Короля поэтов».

Источник: РГБ

В конкурсе участвовали 27 поэтов. Сначала артисты читали стихи отсутствующих Бунина, Брюсова, Сологуба, Ахматовой и Блока. Затем выступали сами поэты: Бальмонт, Северянин, Каменский, Бурлюк, Маяковский и др.

Публика слушала стихи и заполняла бюллетени. Подавляющее большинство голосов получил Игорь Северянин. Его торжественно венчали лавровым венком и вручили «королевскую» мантию.

О результатах выборов немедленно сообщили на улицах.

Футуристы тут же заявили о нарушении прав поэтических меньшинств, собрали оппозицию и создали «Поэтную комиссию по ликвидации И. Северянина как короля поэтов»[187].

Долидзе моментально выпустил книжку «Поэзоконцерт» со стихами «победившей партии» – Северянина с пятью его пажами – и портретом короля на обложке. Издательства «Просвещение народа», издевательски фигурировавшего на титульном листе, давно не существовало. Оно было затеяно еще в Февральскую революцию комиссией Горького – Бенуа и успело выпустить всего одну книжку: о народе и интеллигенции. Маяковский написал на «Поэзоконцерт» рецензию под названием «Братская могила».

Одна из афиш «Кафе поэтов», 1917 г.

«Футуристы – живая сила. Кафэ поэтов. Ежедневные выступления футуристов: Д. Бурлюка, В. Гольцшмидта, В. Маяковского, В. Каменского». Афиша-листовка.

Источник: © Государственный музей В. В. Маяковского

Персональный «королевский» вечер Северянина прошел в том же зале 8 марта. Маяковский в перерыве начал было читать свои стихи, но публика его изгнала.

Скоро газеты сообщили, что митинг с выборами временного правительства поэтов состоится в пятницу (15 марта) в кафе «Магги». На митинге ожидалось выступление Бурлюка, Каменского и Маяковского «Против королей»[188].

«Московская вечерка» дала инсайдерскую информацию: «Говорят, что король будет низложен и московским Парнасом начнет править совет поэтических депутатов. Надо надеяться, что переворот пройдет бескровно. Впрочем, поклонникам Игоря Северянина беспокоиться за судьбу его не приходится: Его Величество уже объявил о своем отбытии в Америку».

Маяковский, Каменский и Бурлюк, готовясь войти во власть, выпустили «Газету футуристов» с Манифестом и Декретом № 1 «О демократизации искусств»[189], имитирующим декреты Керенского.

Но Игорь Северянин действительно уехал. Правда, не в Америку, а в Эстонию. Как раз в момент его приезда Эстония объявила о независимости. И Северянин там застрял – сначала на карантине, а потом вообще. В Россию он так и не вернулся. Хотя пытался.

«Кафе поэтов» с этого момента стало самым популярным развлекательным местом в Москве.

Особая щекотливость ситуации заключалась в том, что ровно в это время немцы прервали мирные переговоры в Брест-Литовске и начали наступление на Россию. 21 февраля Совнарком выпустил декрет «Социалистическое отечество в опасности!». МФАГ стала собирать Черную гвардию для обороны страны, заручившись поддержкой Советов.

* * *

Как выяснилось гораздо позже, дело с этой суперуспешной рекламной акцией «Кафе поэтов» обстояло еще циничней. В своих воспоминаниях актер Рубен Симонов рассказывал: «Прошло лет десять после этого вечера. Как-то, идя по Никитскому бульвару, я встречаю Василия Каменского. Мы направляемся в пивной бар, который находился в конце Никитского бульвара. Вспоминаем недавнее прошлое, диспуты в Политехническом, вечер избрания „короля поэтов“.

– Как же так получилось, что избран был Игорь Северянин? – задал я вопрос Василию Васильевичу.

– О, да это преинтереснейшая история! – весело отвечает Каменский. – Мы решили, что одному из нас – почести, другим – деньги. Мы сами подсыпали фальшивые бюллетени за Северянина. Ему – лавровый венок, а нам – Маяковскому, мне, Бурлюку – деньги. А сбор был огромный!»[190]

2. МАРТ – АПРЕЛЬ 1918. «МУЗЫКАЛЬНАЯ ТАБАКЕРКА» ЭРОТИЧЕСКИ КОНКУРИРУЕТ С БРУТАЛЬНЫМ «КАФЕ ПОЭТОВ»

В марте 1918 г. в Москве появилось кафе-кабаре «Музыкальная табакерка». Будучи коммерческим проектом, оно вступило в конкуренцию с «Кафе поэтов». «Табакерка» сделала ставку на авторов более солидных, чем футуристы, – на символистов.

Ключевую роль в этой истории играл талантливый поэт Вадим Шершеневич[191]. В ранней юности он находился под влиянием символистов. Но в начале 1910-х присоединился к футуристам и участвовал во многих их начинаниях[192]. Теперь же Шершеневич примкнул к группе нефутуристов, которую создали второстепенные «конфетные» поэты Влад Королевич[193] и Лев Моносзон[194].

Шершеневич пригласил к участию в «Живых альманахах» «Музыкальной табакерки» поэта-символиста Брюсова, тот, в свою очередь, позвал Алексея Толстого, а он – весь остальной цвет русского модернизма. Правда, некоторые мэтры, в частности Иван Бунин, предложение почитать свои произведения в кафе сочли оскорбительным.

Первая публикация полного текста поэмы Пушкина «Гавриилиада» с предисловием и комментариями Брюсова. Второе издание. 1918 г.

Источник: РГБ

«Новая литературная низость, ниже которой падать, кажется, уже некуда, открылась в гнуснейшем кабаке „Музыкальная табакерка“: сидят спекулянты, шулера, публичные девки, „коммунисты“, пьют ханжу из чайников, а поэты и беллетристы (Алёшка Толстой, Брюсов и так далее) читают там свои и чужие произведения, выбирая наиболее похабные. Брюсов, говорят, читал „Гаврилиаду“, произнося все, что заменено многоточиями, полностью[195], Алёшка осмелился предложить читать и мне, – большой гонорар, говорит, дадим», – записал Бунин в дневнике 2 марта[196].

3 марта нефутуристы имитировали своим выступлением саму революцию: их «Вечер поэзии», прошедший в Малом зале Московской консерватории, был заявлен как «первая попытка молодых поэтов-нефутуристов освободиться от власти ига футуризма». Прибыль от «Вечера» участники обещали перечислить на создание нового издательства «Молодые поэты» (никакого издательства, конечно, на этой почве не возникло)[197]. С тех пор нефутуристы проводили «Живые альманахи» в «Музыкальной табакерке» регулярно и весьма успешно. Они продолжали педалировать эротические и куртуазные мотивы и приобрели специфическую популярность.

28 марта в рамках борьбы с конкурентами из «Кафе поэтов» Шершеневич написал в «Раннем утре» о Маяковском: «Здесь не бунт, ибо в бунте есть пафос, и даже бунтующий раб достоин похвалы. Здесь пляска над телом побежденного, потому что это выгодно… Мы не можем требовать, чтобы поэты были пророками, но воистину позорное и мерзкое зрелище – видеть поэтов в роли прихвостней власть имущих!»[198]

Маяковский явился в «Табакерку» и устроил Шершеневичу выволочку. «Меня обвинили в ренегатстве… А я с 14 лет большевик[199]. И никогда своих взглядов не менял. Заявляю, что Вы, господин Шершеневич, действуете краплеными картами» – так запомнил слова Маяковского, обращенные к Шершеневичу, их современник[200].

Рюрик Ивнев[201] написал по этому поводу в «Анархии»: «Шершеневич пытается бросить тень на имена поэтов, которые имели мужество поплыть против течения буржуазно-интеллигентского большинства русского общества и которые усмотрели в Октябрьских днях нечто большее, чем козни большевиков»[202].

7 апреля 1918 г. Маяковский опять появился в «Табакерке» на вечере «Московские поэтессы», на сей раз в сопровождении Луначарского[203].

Но Шершеневич не угомонился. В «Открытом письме поэту Рюрику Ивневу» утром 11 апреля он сообщал: «Я еще раз утверждаю, что не дело поэта вмешиваться в политику и писать передовицы с рифмами, но уж если делаешь это – делай так, чтобы никто не смел напомнить позорное прошлое, чтобы никто не усомнился в искренности и честности… Не будем спорить на столбцах газет. Умолкнем и подождем. Годы, а может быть месяцы, рассудят нас, и я буду рад, если Вы, забыв политику свою, как излечимые грехи молодости, до конца по-хорошему поймете меня»[204].