Король пиратов. Удивительная история Генри Эвери и зарождение Золотого века пиратства - Шон Кингсли

class="p1">Над городскими прудами и углублениями в скалах с пресной водой нависали густые деревья, сохраняющие прохладу. В изобилии водилась рыба. На суше вы могли поймать кроликов, коров, овец, свиней или коз. Созревали апельсины, кедровые орехи, виноград, гранаты, бананы и плантаны[292],[293].

Самое главное, что за Нью-Провиденсом закрепилась репутация места, где негодяи могут найти помощь. Известная пиратская мантра – «Не задавай вопросов, и мне не придется лгать» – вполне подходила для этого сомнительного уголка. Генри Эвери, теперь уже под личиной Генри Бриджмена, знал, что люди Нью-Провиденса прогнили, как бочка яблок после кораблекрушения. По сути, он на это и рассчитывал. Разношерстные толпы местных жителей мастерски разбирались с затонувшими судами у побережья Флориды и торопились поднять испанские, британские, голландские и французские ценности, потерянные во время ураганов и штормов. Подобная работа куда проще и выгоднее, нежели возделывание ненавистной почвы, где приходится гнуть спину.

Сложные навигационные условия и опасные течения Старого Багамского пролива[294] перемололи многие торговые суда. Особое место здесь занимала настоящая жемчужина – испанский галеон Nuestra Señora de las Maravillas, затонувший в январе 1656 года[295]. Севильские капитаны и купцы грузили на корабли столько незаконной контрабанды, что никто не знал, сколько сокровищ затонуло на «Маравильяс». Ходили слухи, что Малую Багамскую банку до сих пор усеивают миллионы песо. Подобная добыча вполне позволила бы спокойно встретить старость. Губернаторы Багам выдавали разрешения на подъем сокровищ, хотя не имели официального права на это – за вознаграждение и за долю добычи. Порочный ум привел Эвери в это бандитское логово.

Нью-Провиденсу 1696 года еще только предстояло стать злодейской пиратской республикой. В его трущобах жили Бенджамин Хорниголд, Черная Борода, Калико Джек (Джек Рэкхем), Чарльз Вейн, Мэри Рид и Энн Бонни. К осени 1717 года на Нью-Провиденсе собирались около восьми сотен пиратов – они делили добро, перетаскивали награбленные грузы и пропивали добычу. Временами здесь находилось до тысячи головорезов, которыми командовали постоянно меняющиеся отчаянные вожаки[296]. Здесь уважали и мускулы, и мозги, однако верх всегда брала сила. Все пиратские капитаны понимали, что на этих берегах «побеждает сильнейший»[297].

«Бриджмен» читал места и людей, как другие читают книги. Бывшему моряку Королевского военного флота, ставшему капитаном самого злодейского пиратского корабля всех морей, приходилось в мгновение ока определять, кому можно доверять, а какие слухи, распространяемые в кишащем комарами кабаке где-нибудь в Восточной Африке, являются полной чушью. Чутье редко подводило его.

Вглядываясь в подзорную трубу, Длинный Бен – так своего капитана называла команда на борту – видел несколько десятков хижин посреди деревьев, окаймляющих побережье. Недавно на Нью-Провиденс перебрались недовольные лесорубы – в надежде избавиться от притеснений испанских и британских властей на Эспаньоле. Из лесорубов получились первоклассные строители. В Нассау они раскалывали кедровые и сосновые бревна, копали ямы и ставили в них пальмовые столбы, устраивая прямоугольные хижины. Бревенчатые стены покрывали плетеными мангровыми прутьями, обмазывая известняковой глиной. Крыши сооружали из положенных внахлест пальмовых листьев, чтобы дождевая вода стекала просто на улицу. Ничего вычурнее тут и не требовалось.

Перед «Бриджменом» раскинулось растущее поселение из лачуг. Местные жители заготавливали соль, необходимую для того, чтобы мясо на кораблях не гнило слишком быстро, и предлагали ее проходящим торговцам треской с Ньюфаундленда и из Новой Англии. До Нью-Провиденса 1700 года с сотней домов и церковью оставалось еще несколько лет. Выше по склону рубили сваи для каменной кладки и рыли котлованы под фундамент крайне необходимого городу форта. Строительство форта с 28 пушками оплачивалось из доходов портовой таможни, но его ворота откроются только в феврале 1697 года[298].

Человек, поставивший мировую экономику на грань войны, глубоко затягивался трубкой, набитой лучшим виргинским табаком. Серый дым поднимался к почерневшим доскам потолка и уходил через трубу очага. На свободу. Генри Эвери тоже думал о свободе. Но не мечтал. Тяжелые испытания в детстве и предательство Королевского флота давным-давно разрушили все его мечты. Теперь он хладнокровный гиперреалист.

Эвери только что стал первым пиратским командиром, который захватил корабль с сокровищами падишаха империи Великих Моголов. В одночасье он и его команда оказались миллионерами и знаменитостями – пусть и с дурной славой. Пират наслаждался моментом, прежде чем наметить свой дальнейший путь. Умные парни из его команды предпочли остаться в Америке среди нуворишей Нового Света – готовые снова выйти в море, если проиграют или растратят свои богатства. Французы сошли с корабля в Даскаране в Восточной Африке, растворившись в диких краях, где денег хватило бы на вечность, а женщины не возражали против плохой гигиены и сквернословия пиратов. Британские члены экипажа вместе с Эвери пришли в Нассау, стремясь к более цивилизованному образу жизни.

Осесть в Америке? Этот вариант сулил массу плюсов: беззаботный образ жизни, тропическую атмосферу, солнце, греющее спину, когда стоишь у румпеля. Никаких сомнений. Но люди здесь – сброд. И культура. Какая тут культура? Эвери вынашивал свои убийственные планы, опираясь на все хитрости и стратегические знания, которые почерпнул на флоте. Он еще не достиг всего, чего хотел. После того как Эвери захватил у Сурата «Ганг-и-Савай», он начал подумывать о мести. Семье своего бывшего управляющего, которая обманом лишила его состояния. Стране, которая предала своих людей в Ла-Корунье.

Эвери размышлял, какую власть может обрести человек с подобным состоянием. А власть подразумевала возвращение домой, в Англию. В Англию – землю его отцов, в Байдефорд в Девоне, полный горько-сладких воспоминаний. Генри Эвери снова докажет, что мир неправ.

Сладкий нектар пиратского табака давал желанную передышку посреди анархии Нью-Провиденса. В городке не было ни властей, ни порядка. Переулки загажены фекалиями и мусором. Над поселением витал запашок гнили. Эвери не собирался обустраиваться посреди вонючей свалки.

Нью-Провиденс пока еще не стал оживленным рынком, где все было возможно, первой американской мечтой, где пираты отмывали свои преступно нажитые состояния, сбывая краденый фарфор из Китая, пряности из Ост-Индии, хлопок и ситец из Индии. Но все шло к тому. В окрестностях любого кабака не занятые на вахте моряки с деньгами могли найти всевозможные развлечения, чтобы потешить свои изнывающие от скуки души. Азартные игры, выпивка, разврат – Нассау предлагал все.

Женщин в Нассау было гораздо меньше, чем мужчин. Те, кому не нравилось чинить одежду, стирать белье, работать в лавках или готовить, могли заработать большие деньги. Проститутки устанавливали цены по собственному желанию. Озабоченный пират мог заплатить 500 песо (около 3000 современных долларов) только за то, чтобы