Мимолетные видения незнакомой Японии - Лафкадио Хирн

class="p1">Я иду взглянуть на них – они напоминают те, что я рассматривал у обочины дороги, но сохранились лучше. Одна из фигур Косина заметно от них отличается. Она, очевидно, делалась на индусский манер – с высокой индийской прической в форме митры. У бога три глаза – третий глаз находится посредине лба и расположен не горизонтально, а перпендикулярно. У фигуры бога шесть рук. На одной руке сидит обезьяна, второй он сжимает змею, остальные руки держат символические предметы – колесо, меч, четки и скипетр. Змеи обвивают запястья и щиколотки Косина. Ногами он попирает чудовищную голову демона Аманодзяку, которого иногда называют Утатэса (Сожаление). На пьедестале вырезаны три обезьяны. Обезьянья морда высовывается также из тиары.

Кроме того, я вижу каменные скрижали с одним только именем бога – это тоже принесенные по обету дары. А рядом в крохотном деревянном ларце стоит серая, допотопная, причудливо изогнутая фигурка Кэн-ро-дзи-дзина, Бога Земли, с копьем в одной руке и сосудом с непонятным содержимым в другой.

Часть 23

Возможно, взгляду неискушенного человека, как это всегда бывает с предубежденными христианами, многоголовые и многорукие божества поначалу покажутся уродцами. Но когда осознание заложенного в этих фигурах смысла приходит к тому, кто ощущает божественное начало во всех религиях, они начинают взывать к эстетизму высшего толка и чувству нравственной красоты с такой силой, которую не суждено понять умам, ничего не ведающим о Востоке и его философии. В моих глазах образ Тысячерукой Каннон не менее восхитителен, чем любое другое понимание человеком красоты, идеализированной под ее именем, – Бесподобной, Величественной, Дарующей мир, или даже Белой Суй-Гэцу, плывущей по освещенным луной водам в розовой лодке, сделанной из одного лепестка лотоса. А в трехглавом Сяке я вижу и почитаю могучую силу Истины, словно единое солнце, освещающее три мира.

Однако даже не пытайтесь запомнить имена и атрибуты всех богов. Такое впечатление, что они, издеваясь над любопытством путника, размножаются прямо у тебя на глазах. Каннон Милосердная оборачивается сотней Каннон, шесть Дзидзо – тысячей Дзидзо. И по мере размножения боги все больше меняются, теряют разнообразие, сложность, неуловимость, более присущие водному потоку, чем восточной вере. В этот поток, как в бескрайнее море, погрузились и растворились в нем мифы Индии, Китая и Дальнего Востока. Чужеземец, заглядывая в его глубины, созерцает, как в сказке об Ундине, бегущий ручей, в котором с каждым всплеском то поднимается, то исчезает новый лик, то странный, то прекрасный, то страшный, наблюдает древнейшее безбрежное море форм, непостижимым образом сменяющих друг друга и переплетающихся друг с другом, но символизирующих многогранное волшебство бесконечного Неведомого – того, что извечно создает и воссоздает заново все сущее во вселенной.

Часть 24

Я спрашиваю, можно ли купить картинку с образом Косина. В большинстве японских храмов паломникам продают картинки главного божества, гравюры, отпечатанные на дешевой тонкой бумаге. Жестом выразив свою досаду, сторож отвечает, что изображений Косина нет в продаже. В храме есть только старое какэмоно с рисунком бога. Если я желаю его увидеть, он сходит домой и принесет его. Я прошу сделать для меня одолжение, и сторож спешит по улице домой, чтобы принести рисунок.

В ожидании его возвращения я с чувством меланхолии, смешанной с удовлетворением, продолжаю рассматривать причудливые старые статуи. Изучать и любить древнюю веру только благодаря трудам палеографов и археологов и как явление, астрономически далекое от твоего обыденного существования, а потом вдруг многие годы спустя обнаружить ту же веру вблизи себя, почувствовать, что ее мифы, пусть увядающие, все еще живы, – это чувство почти равносильно исполнению мечты романтиков о преодолении двадцати веков и погружении в жизнь первозданного райского мира. Ибо причудливые Бог Дорог и Бог Земли, хоть и сильно обветшали, покрылись мхом и растеряли прихожан, до сих пор живы. По крайней мере, на этот краткий миг я действительно нахожусь в более старом мире, возможно, как раз в ту его эпоху, когда первоначальная вера немного вышла из моды, медленно разрушаясь под разъедающим влиянием новой философии. Я чувствую себя язычником, любящим простых старых богов, богов той поры, когда народ был еще ребенком.

Эти наивные, безвинные, неказистые боги не могут существовать без людской любви. Прекрасные божества способны обрести вечную жизнь благодаря кротости и женской красоте, идеализированной в буддийском искусстве, – Каннон и Бэнтэн вечны, им не нужна помощь людей, они будут вызывать почтение даже тогда, когда такие великие храмы, как святилище Косина, потеряют свой голос и своих жрецов. Но эти добрые, странные, бесхитростные, заплесневелые боги, приносившие успокоение стольким беспокойным умам, радовавшие столько безыскусных сердец, слышавшие столько наивных молитв, – с какой радостью я бы продлил их благодетельное существование, несмотря на так называемые «законы прогресса» и неоспоримую философию эволюции!

Сторож возвращается с какэмоно, очень маленьким и настолько покрытым пылью и желтыми пятнами, что ему можно дать тысячу лет. Развернув свиток, я испытываю разочарование: это всего лишь очень простая копия с гравюры бога, состоящая из одних очертаний. Рассматривая какэмоно, я впервые замечаю, что меня окружает толпа – загорелые добрые лица крестьян, матери с младенцами на спине, школьники, рикши. Все они удивляются, не понимая, с какой стати чужеземец заинтересовался их богами. И хотя внимание ко мне ненавязчиво и скорее напоминает погружение в чуть теплую воду, я чувствую неловкость. Отдав какэмоно сторожу, я делаю богу подношение и прощаюсь с Косином и его добрым слугой.

Люди с добротой украдкой смотрят мне вслед. Я чувствую смутные угрызения совести оттого, что столь поспешно покинул пустой, пыльный, разваливающийся храм с алтарем без зеркала и выцветшими бумажными фонариками, ветхие скульптуры в запущенном дворе и добряка-сторожа с пожелтевшим какэмоно в руках, провожающего меня взглядом. Гудок паровоза предупреждает меня, что следует поторопиться, чтобы успеть на поезд. Да, западная цивилизация, раскинув стальную паутину железных дорог, проникла и в это простое место. Да только новые дороги строили не для тебя, Косин! Древние боги умирают на их покрытых пеплом обочинах.

Глава пятая

На базаре мертвецов

Часть 1

Миновал пятый час пополудни. Занимающийся бриз дует сквозь дверной проем моего маленького кабинета и шевелит бумаги на столе, белесое японское солнце приобретает бледно-янтарный оттенок, возвещающий о прекращении дневной жары. В небесной синеве нет ни облачка, нет даже призрачных шелковых белых нитей, обычно плавающих на самом неземном из всех земных небосводов даже в самую сухую погоду.

Через порог вдруг падает тень. В дверях стоит