Мимолетные видения незнакомой Японии - Лафкадио Хирн

не встречаются – только крытые тростником домики деревушек, оседлавших складки между холмами, каждая – с буддийским храмом, чья косая кровля с серо-синей черепицей возвышается над кучкой хибар, или с мия – синтоистским храмом, пред которым, словно иероглифы из дерева и камня, стоят тории. Преобладает все же буддизм. Буддийский храм тэра виден на макушке каждого холма, на обочине с периодичностью дорожных вех возникают статуи Будды и Бодхисатв. Нередко деревенский храм настолько высок, что окружающие его жилища простых крестьян выглядят не крупнее дощатой будки сельского туалета. Посетителю невдомек, как столь скромные общины умудряются поддерживать столь роскошные места поклонения. Повсюду видны символы смиренной веры – славящие ее иероглифы и знаки вырезаны на скалах, изображения богов улыбаются из тенистых ниш у дороги, даже сам ландшафт как будто создан стоящим за ним духом – холмы полого устремляются вверх, словно обращенные к небу слова молитвы. Макушки некоторых холмов круглы, как голова Сяки, а черная, резная листва, обрамляющая вершины, напоминает курчавые волосы бога.

К концу дня, когда мы забираемся все выше в горы на западе, я вижу все меньше тэра. Буддийские храмы в этих местах невелики и бедны, придорожные фигуры встречаются все реже. Зато увеличивается количество символов синто, а храмы мия становятся крупнее и выше. Тории видны повсюду – на въездах в деревни, у входа во дворы, охраняемые гротескными каменными львами и лисами, у подножия лестниц со старыми, замшелыми ступенями, между густыми зарослями древних кедров и сосен, перед святилищами, тронутыми тленом и прячущимися в полутьме святых рощ.

В одной маленькой деревне за ториями, ведущими к большому синтоистскому храму, я замечаю особенно старый маленький алтарь необычного вида, который возбуждает во мне любопытство. К его закрытым дверцам прислонены ряды узловатых палок, напоминающих небольшие дубинки. Акира без церемоний убирает их и открывает створки, позволяя мне заглянуть внутрь. Я вижу одну лишь неописуемо гротескную маску гоблина Тэнгу с чудовищных размеров носом и даже несколько сожалею о своем любопытстве.

Палки – подношения прихожан. Подарив клюку храму, люди верят, что Тэнгу отгонит с ее помощью врагов. Хотя на всех японских изображениях Тэнгу-сама похожи на гоблинов, на самом деле эти существа – мастера фехтования, владеющие любым оружием, – занимают в божественной иерархии низшую ступень.

Обнаруживаются и другие отличия. Акира признается, что не понимает местного наречия. Мы пересекаем район, населенный людьми, говорящими на другом диалекте. Архитектура жилищ тоже непохожа на села в северо-восточной части страны. Высокие тростниковые кровли причудливо украшены пучками соломы, привязанными к бамбуковому шесту, прикрепленному на высоте одного фута над коньком крыши. Кожа у местных крестьян темнее, чем у тех, что живут на северо-востоке. Я больше не вижу очаровательных розовых женских щечек, типичных для районов Токио. На крестьянах другие шляпы – заостренные кверху, как соломенные крыши маленьких придорожных храмов, которые они так и называют – ан (то есть «соломенная шляпа»).

Погода не просто теплая – хочется сбросить всю лишнюю одежду. Проезжая через маленькие села, я вижу спокойное, здоровое отношение к наготе – много красивых голых детишек, продубленных солнцем мужчин и юношей, спящих на циновках в одних мягких узких набедренных повязках. Все бумажные экраны убраны, чтобы ветерок свободно проникал в жилища. Мужчины имеют легкое и гибкое телосложение, но не мускулисты, – все линии тела сглажены. Почти перед каждым домом на небольших соломенных циновках сушатся на солнце листья индигоферы.

Крестьяне с удивлением разглядывают чужака. Во время остановок к нам подходят старики и, поминутно кланяясь и улыбаясь в знак извинения за свое естественное любопытство, трогают меня за одежду, задавая переводчику неожиданные вопросы. Я никогда прежде не видел более добрых и смиренных лиц, они зеркало души своих обладателей. И ни разу не слышал, чтобы кто-то возвысил во гневе голос, не наблюдал каких-либо проявлений недружелюбия.

С каждым днем пути пейзаж становится все прелестнее – такую фантастическую красоту можно встретить только в краю вулканов. Если бы не темные кедровые и сосновые леса, не бледное, мечтательное небо и не мягкая белизна света, временами можно принять нашу поездку за восхождение по извилистой дороге на горные пики Доминики или Мартиники. Я ловлю себя на мысли, что ощупываю взглядом яркий горизонт в поисках силуэтов пальм и хлопковых деревьев. Однако сочную зелень долин и горных склонов ниже кромки лесов создают поля не молодого сахарного тростника, а риса – многие тысячи крохотных рисовых делянок размером не больше огорода возле сельского дома отделены друг от друга узкими, змеевидными дамбами.

Часть 2

В самом центре горного хребта, проезжая в коляске над обрывом с видом на рисовые поля внизу, я замечаю маленькое святилище под нависшей над дорогой скалой и делаю остановку, чтобы его осмотреть. Бока и покатая крыша алтаря сделаны из неотесанных каменных плит. Перед кое-как высеченной статуей улыбающейся Бато Каннон, Каннон с Лошадиной Головой, стоят букетики полевых цветов, глиняная плошка для курений и рассыпаны жертвенные зерна сухого риса. Несмотря на странное имя, у Каннон вовсе не лошадиная голова, – последняя вырезана на тиаре, надетой на голову богини. Символику объясняет надпись, сделанная на большой деревянной сотоба, торчащей рядом со святилищем: Бато Каннон – покровительница лошадей и крупного рогатого скота. Крестьяне молятся ей не только для того, чтобы она защитила домашних животных от болезней, но и чтобы после смерти им выпала более легкая участь. Рядом с сотоба установлена рама площадью около четырех квадратных футов, заполненная от края до края маленькими сосновыми дощечками, образующими непрерывную гладкую поверхность. На них начертаны сотни имен прихожан, жертвовавших на статую и алтарь. Мне сказали, что дощечки содержат десять тысяч имен. Однако общая сумма пожертвований вряд ли составила больше десяти иен, из чего следует, что каждый спонсор внес не больше одного рина – одной десятой сена или цента. Ибо хякусё невероятно бедны[26].

Обнаружив в горной глуши это маленькое святилище, я чувствую облегчение. От людей, молящихся о благополучии своих лошадей и коров, вряд ли можно ожидать какого-либо жестокосердия[27].

Когда мы быстро спускаемся по склону, курумая внезапно резко дергается в сторону, заставив меня вздрогнуть от неожиданности, – у обочины зияет пропасть в несколько сотен футов глубиной. Возница всего лишь постарался не задавить переползавшую через дорогу змею. Змея совершенно не испугалась, доползла до обочины и, повернув голову, спокойно проводила нас взглядом.

Часть 3

На рисовых полях начинают появляться странные знаки. Повсюду над наливающимися колосьями торчат предметы, напоминающие стрелы с белым