Народное государство Гитлера: грабеж, расовая война и национал-социализм - Гётц Али

в том, что, несмотря на рост курса, вряд ли кто-то хотел немедленно реализовать будущую высокую прибыль[209]. В результате (несмотря на все связанные с войной риски) промышленные акции оказались гораздо более надежными инвестициями, чем германские государственные ценные бумаги.

Аналогичная ситуация сложилась и на рынке аренды и строительства зданий. Здесь СД также отметила «бегство в товарно-материальные ценности» под грифом «Неблагоприятная конъюнктура на рынке недвижимости». В 1942 году растущий спрос на застроенные и незастроенные земельные участки не удовлетворялся никаким «достойным упоминания предложением»[210]. Чтобы по возможности предотвратить покупку материальных ценностей и вместо этого направить ликвидные деньги на государственные облигации, в апреле 1942 года Рейнгардт ввел запрет на продажу национализированных у евреев земельных участков[211].

В начале 1943 года было объявлено о всеобщем замораживании курса акций после того, как биржи отреагировали на «неоднократные предупреждения» лишь временными падениями курса[212]. Фондовая биржа оставалась открытой, но утратила свою функцию. Теперь биржевики покупали «за неимением других предложений» в основном ценные бумаги рейха[213].

Из-за упомянутых выше прямых указаний Гитлера в 1943 году министр финансов в первую очередь рассматривал дальнейшее увеличение налогов, которое коснулось бы только 4 % налогоплательщиков (то есть самых обеспеченных). В своих комментариях к данному законопроекту министр экономики возразил, что предлагаемый закон унизит зажиточных людей и приведет к «труднопереносимой напряженности в отношении налогового бремени данных слоев населения по сравнению с остальной его частью»[214]. Экономист Гюнтер Шмёльдерс объяснял такую расстановку акцентов стремлением государства к «налоговой справедливости». Однако в резком сокращении возможностей получения прибыли он видел опасность того, «что предпринимательская вялость будет вознаграждена низкими налогами, а рационализация, экономия расходов и успех предпринимателя – наказаны»[215].

В 1943 году, по оценкам финансистов, от 80 до 90 % прибыли предприятий изымалось в государственную казну[216]. Хотя цифры явно преувеличены, но они точно отражают тенденции налоговой политики нацистского государства. После того как с помощью налога на прибыль, отчислений дополнительной прибыли в казну и деградирующей платежной морали со стороны государства доходы предпринимателей значительно снизились, налоговые органы установили на распределенную прибыль еще один налог в 65 %. Посчитаем последствия: например, фирма (которая согласно уже введенному закону) должна была продать приобретенные ею с 1939 года акции Рейхсбанку в 1941/42 финансовом году и обменять их на неторгуемые военные облигации, получила номинальную прибыль в размере 120 тыс. рейхсмарок. Из этой прибыли казне причиталось следующее: «55 %-ный налог на прибыль плюс 30 % отчислений с прибыли плюс примерно 13 % промышленного налога», то есть итого 98 (!) % прибыли[217]. На 1945 год правительство запланировало резкое увеличение налога на имущество (который также должен был взиматься задним числом) за 1943 и 1944 годы[218].

Изобилие денег для привлекательности военной службы

Во время Первой мировой войны руководство рейха вопиющим образом пренебрегало благополучием солдатских семей. Миллионы женщин и детей рабочего класса, которые жили до нее бедно, но относительно достойно и вполне самостоятельно, после призыва кормильца в армию оказались в материальной нужде. Чиновники Германии времен Вильгельма опустили их до уровня нищих попрошаек. Хотя мужчины на фронте проливали кровь за отечество, их семьям дома не хватало самого необходимого. Государство давало им слишком мало для того, чтобы жить, и слишком много для того, чтобы умереть. Существовавший тогда закон «О содержании семей рядового личного состава» был издан еще в 1888 году и, несмотря на многочисленные поправки, не отвечал потребностям «современной народной войны»[219].

В игнорировании правителями нужд народа прослеживалось отсутствие сочувствия к экономическому положению пролетарских слоев населения. У ответственных лиц кайзеровской Германии отсутствовали не деньги, а минимальное социально-политическое ощущение современности. Им было чуждо любое представление о справедливости распределения благ и социально-психологической необходимости современных массовых войн. Прогнившее классовое господство рухнуло само по себе, проиграв остатки своей легитимности в далеком от народа легкомыслии, хотя и без всякого дурного намерения по отношению к населению. В сентябре 1918 года (когда было уже слишком поздно) даже пресс-секретарю рейхсканцлера вдруг бросилось в глаза, что «дефицит жилья, одежды и, главное, продовольствия не выдерживает никакой критики»[220].

С учетом опыта 1914–1918 годов (который спустя 21 год все еще глубоко сидел в сознании значительной части немцев) 28 августа 1939 года был принят закон о довольствии вермахта и солдатских семей во время военных действий. В параграфе 9 значилось: «При оценке мер поддержки семей военнослужащих вермахта следует учитывать их прежние условия жизни и доходы в мирное время». Цель закона состояла в «сохранении имущественного положения» в «прежней экономической ситуации» и «выполнении взятых на себя обязательств». Сюда же не в последнюю очередь включались субсидии на подписку на существующие газеты и полисы страхования жизни, помощь в выплате кредитов по взятым в рассрочку товарам или уплату процентов и погашение ссуд на строительство и ипотеку[221]. В совокупности такое изобилие государственных субсидий служило «поддержанию боевого духа солдат, их готовности сражаться и достойному обеспечению тыла».

Для подавляющего большинства немцев это означало помощь, ежедневно ощутимую и кардинально противоположную пережитому во время Первой мировой войны. На этот раз родное государство не унижало просителей, а заботилось о них, предоставляя материальные блага. Политическое руководство настоятельно призывало чиновников «действовать в соответствии с их особой ответственностью перед населением, с максимальным пониманием забот и нужд членов семей сражающихся на фронте солдат»[222]. «Долгом и делом чести каждого органа власти является забота о незамедлительном и беспрепятственном выполнении положения о мерах поддержки семей военнослужащих»[223]. В случае каких-либо сомнений решения всегда должны были приниматься в пользу заявительниц. Приказы, быстро появлявшиеся один за другим после первых недель войны, увеличили поток льгот[224]. В октябре 1939 года газеты сообщали о законодательном расширении (по настоянию Геринга) мер поддержки семей военнослужащих: «Национал-социалистическое руководство страны освобождает германских солдат на фронте от любых забот по содержанию своей семьи». Отныне полностью возмещались расходы на аренду жилья и предоставлялись доплаты различного рода[225]. Целью всех этих льгот было завоевание «сердца солдата» благодаря «неусыпной заботе о его семье»[226].

После получения первого опыта на этом поприще и под впечатлением победы над Францией был принят еще один закон о так называемых «мерах поддержки семей военнослужащих»[227]. В нем суммировались предыдущие отдельные меры материального обеспечения и прослеживалась временная параллель с освобождением от налогов за сверхурочную работу, а также в ночные смены, воскресные и праздничные дни. Согласно данному закону меры поддержки явно считались не просто социальным обеспечением,