Отечество. История о войне, семье и совести в нацистской Германии - Буркхард Билгер

На рассвете 27 сентября в лагерь Карла с грохотом въехала колонна грузовиков[115]. Три месяца его батальон перемещался взад-вперед по заброшенным полям и крестьянским усадьбам вокруг Реймса; они то укрепляли одну позицию, то штурмовали другую, и никогда не знали, где ночью упадут на землю, чтобы отдышаться. У них не хватало времени, чтобы помыться или подлатать форму, написать письмо или вычесать друг у друга вшей. Весь батальон пропах тухлым мясом.

К тому времени Карл обзавелся верным другом, который держался за него, как дохляк в стае молодых гончих. Мне так и не удалось узнать, как звали того солдата, но он всегда фигурировал в тех немногих историях, которые Карл рассказывал моей маме о войне. Я представляю его себе таким же искренним деревенским парнем, как Карл, но более застенчивым и не таким серьезным – кем-то, кого надо наставлять и защищать. С начала августа их дивизия потеряла восемьдесят офицеров, а две тысячи шестьсот человек, оставшиеся в живых, были измотаны до предела. Чтобы восстановить хоть какое-то подобие боеспособности, писал один из офицеров, им требовалось не менее восьми дней отдыха в безопасности[116]. Вместо этого их отправили в самое пекло.

На грузовиках их повезли в восточном направлении до Жюнивиля, затем на юг, в лагерь под Бетнивилем, где они получили провиант и на следующее утро снова загрузились в грузовики[117]. Дальше их отправили в Блан-Мон, где французские и американские танки и солдаты в ближайшие дни будут бить немцев, прорываясь через их линии и захватывая в плен сотни человек. Карл видел вспышки взрывов и слышал грохот пушек, перекатывающийся через холм, но его батальон так и не вступил в бой. Вместо этого им приказали двигаться на юго-восток к Сомпи, где окопался седьмой Баварский батальон. Поначалу бойцы были рады этой отсрочке, но вскоре оказались в самой гуще событий, пытаясь средь бела дня занять позиции на фланге. В низине за Блан-Моном земля была усеяна скрюченными телами, отравленными газом. Карлу уже было все равно, он слишком устал. Он бросил ранец среди этой жуткой бойни и провалился в тяжелый сон.

К утру заморосил дождь. Им было приказано двигаться к деревне Орфёй, расположенной в пяти километрах к северо-востоку, и они начали пробираться туда по грязной низине, уворачиваясь от шальных снарядов французской артиллерии. Со всех сторон царил хаос. На открытой местности к северу от деревни Ор последние уцелевшие бойцы Третьей гвардейской пехотной дивизии расположились вдоль траншеи, стреляя даже по теням – их оборонительная линия была давно разрушена. Карл бросился заполнить брешь, зная, что французы могут напасть в любой момент. Той ночью они с его новым другом пробрались на позицию вдоль гряды холмов к юго-западу от деревни Лири. Пока они вглядывались в небо, завязался бой.

Сначала от артиллерийских раскатов и грохота взрывов задрожала земля. Затем появились целые эскадрильи вражеских бомбардировщиков – так много, что иногда на небе не было видно звезд. За ними прилетели истребители и с жутким визгом и стрекотом начали поливать немецких солдат из пулеметов. Наконец, на прорыв ослабленной линии обороны волнами устремилась алжирская легкая пехота. Фронт рушился, гренадеры отступали, но командиры Карла бросились вперед, навстречу врагу. «Ярость и боевой настрой были столь сильны, что командирам батальонов трудно было сдерживать свои резервы, – писали позже ветераны того сражения[118]. – Здесь были совершены подвиги редкого и выдающегося героизма. Их описание заняло бы слишком много времени».

На флангах гряды атака алжирцев захлебнулась. Однако Карла и его друга среди победителей не было. Когда начался штурм, они едва успели спрятаться в укрытии. В начавшемся хаосе, когда всё вокруг них трещало, разлеталось в щепки и рушилось, друг Карла впал в панику. Только она удержала его от того, чтобы не прыгнуть прямо в огненную бурю. Карл пытался успокоить его, обнимал и тряс, но тут по ним ударил взрыв. Рядом взорвался фугас, и их отбросило вниз, в клубах дыма и под «душем» из комьев земли.

Когда Карл очнулся, из ушей его текла кровь и он почти ничего не видел – осколок попал в правый глаз. Еще пара осколков застряли в правой руке и верхней части правого бедра. Но самый смертоносный осколок, летевший прямо в сердце, в него не попал. Он прошил насквозь тело друга: смерть наступила мгновенно. «Еще долго после войны во сне и наяву меня накрывала жуткая тоска, когда я вспоминал тот окоп во французских полях, – писал он позже[119]. – Может, это его душа звала меня?»

Через шестьдесят пять лет после окончания войны зимним утром в Орфёй пропала собака[120]. Жан-Люк Эврар – хозяин – заметил, что она исчезла, только вечером, когда ставил машину в гараж. Он уже наполовину заехал внутрь, когда увидел, что бетонный пол впереди провалился. Выйдя из машины, чтобы посмотреть, что случилось, он услышал приглушенный вой и увидел собаку в образовавшейся яме.

Эврар вытащил пса, а провал решил пока оставить как есть. Через несколько недель, в понедельник после Пасхи, они с дядей жены вошли в гараж с лопатами. Почва уже начала оттаивать, поэтому копать было несложно, и яма становилась все шире и глубже. Вскоре им пришлось пригнать трактор с подъемником и уже таскать ведрами землю с гравием и когда-то провалившиеся сюда куски бревен. Тоннель сначала шел под углом в землю мимо уступов-ступеней, вырубленных киркой с одной стороны: в меловых отложениях были видны отметины. На двенадцатиметровой глубине он стал наконец горизонтальным, превратившись в более широкий коридор. С обеих сторон в него выходили несколько помещений; в некоторых из них стояли больничные койки, а рядом валялись пузырьки с лекарствами.

Именно сюда, скорее всего, в ночь на 30 сентября 1918 года и доставили Карла, сломленного и телом, и духом[121]. Писарь, заполнявший потом его послужной список, отметил лишь, что в тот день он был ранен под Лири. Но в полковой истории Карла написано, что его батальон стоял к юго-западу от Лири на расстоянии от полутора до трех километров от деревни Орфёй[122]. Подземный лазарет, обнаруженный мсье Эвраром, находился ближе всех к тому месту, рядом с проезжей дорогой. Он был хорошо укрыт от неприятеля; три эвакуационных тоннеля змейками расходились в разные стороны. Один из них выходил на поверхность в доме, другой – во дворе по соседству. Третий вел в нынешний гараж, где через много лет провалился под собачьими лапами.

Лазарет действовал в том числе и как укрытие для офицеров, квартировавших в доме, поэтому его и обустроили так