Два года СВО. Философский дневник крымчанина - Олег Константинович Шевченко

Ужасающие вопросы «Почему?» — от гоголевских чиновников, почти богоборческие вопли падших людей у Достоевского, грозные, гремящие мощью, вопросы толстовских дворян, тихие слезы чеховских разночинцев, яростная шолоховская тоска казаков, шукшинская угрюмость селян — все это — мятеж против ответов без вопросов, мятеж против безжизненного стандарта. Напротив, национал-фашизм во всех его проявлениях — это машинерия ответов, не знающая сомнений и нравственной боли. Это готовые шаблоны мысли без практики вопрошания.

Выступая со своей повесткой Русского мира, мы должны осмыслить себя в поиске истины, а не обольщаться готовыми схемами западной национал-фашистской мысли этнической абсолютности. Мы должны еще найти русскость, предощутить, интуитивно обнять ее. Это задача разных людей: левых радикалов, правых консерваторов, имперцев и умеренных анархистов. И, несмотря на разноликость стилей, политических предпочтений и эстетических вкусов, этот поиск должен быть пронизан мудростью общего дела — подобно всеединству Русского мира. И уже сейчас мы должны вырабатывать определение национал-фашизма на всех уровнях: от метафизического до юридического, от утилитарнополитического до изысканно-эстетического. В противном случае нам будет чрезвычайно сложно разработать качественный устав для грядущего трибунала над нацистскими преступниками нынешней Украины[91].

Цель. Обозначить ключевые критерии топоса русскости, противостоящего национал-фашистскому измерению бытия.

Основная часть. Мы определили национал-фашизм как практику ответов без опыта и даже необходимости вопрошания. Национал-фашизм — это всегда безусловное раскрытие уже готовой истины, и в задачи фашиста входит лишь прояснить готовую трансцендентность, причем трансцендентальность, перемешанную из разных традиций. У. Эко писал: «Истина уже провозглашена раз и навсегда; остается только истолковывать ее темные словеса. Немецкофашистский гнозис питался из традиционалистских, синкретистских, оккультных источников. Наиважнейший теоретический источник новых итальянских правых, Юлиус Эвола, смешивает Грааль с «Протоколами Сионских мудрецов», алхимию со Священной Римской империей. Сам тот факт, что в целях обогащения кругозора часть итальянских правых сейчас расширила обойму, включив в нее Де Местра, Генонаи Грамши, является блистательной демонстрацией синкретизма… несогласие есть предательство»[92]. Факт безапелляционности в следовании раз данной синкретически-традиционной истинны, замешанной на оккультных практиках, фанатичное воплощение в социальных аспектах или произведениях духовной культуры теоретических постулатов этой истины — не раз отмечались исследователями как важнейший фактор национал-фашизма[93]. Уже цитировавшийся У. Эко утверждал: «Иррационализм крепко связан с культом действия ради действия. Действование прекрасно само по себе, и поэтому осуществляемо вне и без рефлексии. Думание — немужественное дело. Культура видится с подозрением, будучи потенциальной носительницей критического отношения. Тут все: и высказывание Геббельса»: «Когда я слышу слово «культура», я хватаюсь за пистолет», и милые общие места насчет интеллектуальных размазней, яйцеголовых интеллигентов, радикал-снобизма и университетов — рассадников коммунистической заразы. Подозрительность по отношению к интеллектуальному миру всегда сигнализирует присутствие ур-фашизма. Официальные фашистские мыслители в основном занимались тем, что обвиняли современную им культуру и либеральную интеллигенцию в отходе от вековечных ценностей»[94]. В такой ситуации не каждая культура способна создать антидот фашизму. Наиболее последовательное сопротивление фашистской идеологии оказал именно Русский мир. Почему? Ведь дело не в том, что он совершенно не попадает под фашистское воздействие. Есть, и немало, свидетельств, как русские люди разных этносов, верований — от казачьих генералов до православных мистиков — попадали под обаяние национал-фашизма. Но в целом Русский мир показал высокий потенциал борьбы с этой идеологией. Вероятно, все дело в особом статусе России и русскости как таковой. Статусе, который отрицает готовые оккультные синкретические истины и требует не столько ответов, сколько качественного вопрошания. Не зря же одним из самых ранних и популярных произведений древнерусской литературы стало «Вопрошание», древнейший памятник, автором которого считают новгородского монаха середины XII века Кирика Новгородца[95]. Не меньшей популярностью в русской культуре пользовался жанр «ходоков за правдой», которые стремятся дойти до самой кромки онтологической глубины: дойти до царя, патриарха, президента и задать глубинные, народные жгучие вопросы. В наиболее стилистически отточенной форме таковое хождение в литературе это, конечно, некрасовское «Кому на Руси жить хорошо?», а в кинематографическом формате: «Не послать ли нам… гонца?» (РФ, 1998). Примеры можно приводить бесконечно из любой многогранной плоскости русской культуры, начиная с вопросов князя Владимира о вере до самых последних мировоззренческих проблем, связанных с проведением СВО, — от канонично-православных монашеских вопросов до матерного кича Сергея Шнурова.

Но главными вопросами, разумеется, являются два фундаментальных вопрошания: Что есть Россия? Кто такие русские? Казалось бы, к чему вопросы? Ответ емко уже дан. Достаточно открыть определение в Конституции: Россия — это демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления». Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ. В этом же главнейшем юридическом документе изложена также историософская подоплека ответов на вопрос: что такое Россия и кто такие русские: «…многонациональный народ Российской Федерации, соединенный общей судьбой на своей земле, утверждая права и свободы человека, гражданский мир и согласие, сохраняя исторически сложившееся государственное единство, исходя из общепризнанных принципов равноправия и самоопределения народов, чтя память предков, передавших нам любовь и уважение к Отечеству, веру в добро и справедливость, возрождая суверенную государственность России и утверждая незыблемость ее демократической основы, стремясь обеспечить благополучие и процветание России, исходя из ответственности за свою Родину перед нынешним и будущими поколениями, осознавая себя частью мирового сообщества.». Тот, кто хочет большего академизма в ответе кто такие русские, может открыть этнографическую справку. Но ведь нам этого ответа явно недостаточно, мы все алчем, как скупцы, и жаждем, как путники в пустыне, — намного большего. Юридический ответ достаточен для национал-фашизма, но явно тесен для человека русской культуры. Явно недостаточны и академические шаблонны с естественно-историческими характеристиками русскости.

Что такое русская культура, политика, экономика? Ответы уже давно ищут ученые и философы. Они создали впечатляющий реестр ответов, сведя многие из них, например, в фундаментальное издание: «Русский народ. Этнографическая энциклопедия. В 2 томах» (М., 2013). Некоторые пошли по пути формирования ответа в формате некой языческоправославной, Кибело-Софийности (здесь я имею в виду трехтомную монографию А. Дугина «Русский логос»). Но их ответы нас обескураживают своим мертвенным блеском статичного совершенства. Ведь они не более чем описание инструментальной применимости, предметных свойств неуловимой — единой, соборной, интуитивно понимаемой и врагами, и друзьями, но не могущей быть спрятанной в карман или коробку реальности — русскости. Точно так же, как красивость не сводима к набору рифм в поэзии А. Пушкина и Ф. Тютчева, а гармония не постижима алгеброй в партитурах русских композиторов. Как Православие не есть только лишь сухая догматика высокоученых теологов, так и русскость не может быть исчерпана этнографией, экономикой или государственным устройством.

Но кто скажет, что