Сгорать от любви (и от стыда) - Яна Шарм

Я отзываю все свои претензии. Развод пройдет по твоим условиям. Я не буду чинить никаких препятствий. Я отказываюсь от борьбы, потому что понял — бороться не за что. Ты нашла то, что искала. То, что я не сумел тебе дать.

Он… он, кажется, действительно любит тебя. Так, как я не смог. Он защищает тебя. А я… я только ломал.

Я уезжаю. Надолго. Возможно, навсегда. Это мой последний поступок по отношению к тебе — исчезнуть и дать тебе наконец дышать свободно.

Будь счастлива. Ты заслужила это больше, чем кто то другой.

Дмитрий.'

Вика не заметила, как по ее щекам потекли слезы. Но это были не слезы горя или жалости. Это были слезы очищения. Словно тяжелый, ядовитый груз, который она тащила в себе все эти месяцы, годы, вдруг растворился, смытый этими словами. Каждое слово в письме было горьким, но честным признанием, которое она интуитивно ждала, но уже не надеялась услышать. Он не оправдывался. Он каялся.

И в этом была его последняя, единственно возможная победа — над самим собой.

Она подняла глаза на Сергея. Он смотрел на нее, не на письмо, а именно на нее, читая ее лицо. Он видел не боль, а освобождение.

— Все? — тихо спросил он.

— Все, — выдохнула она, и в этом слове был целый мир. Мир, в котором не осталось места Дмитрию. Ни как врагу, ни как мужу. Только как призраку из прошлого, который наконец-то обрел покой и позволил обрести его ей.

Она передала письмо Максиму. Тот бегло просмотрел его и кивнул.

— Это… неожиданно, но идеально закрывает все вопросы. Юридически это полная капитуляция. Поздравляю. Война окончена.

Они вышли из здания адвокатской конторы на залитую солнцем улицу. Вика остановилась, запрокинула голову и закрыла глаза, подставив лицо теплым лучам. Она вдыхала воздух, и он казался ей таким чистым и свежим, как будто она дышала им впервые.

Сергей стоял рядом, молча, давая ей эту минуту. Потом он мягко взял ее за руку.

— Пошли домой, Искорка, — сказал он просто.

— Пошли домой, — улыбнулась она в ответ.

Вечером они лежали на диване, ее голова покоилась на его груди, и она слушала ровный, сильный стук его сердца. По телевизору беззвучно мелькали новости, но они не обращали на них внимания.

— Ты знаешь, — тихо сказала Вика, ловя его взгляд, — я не чувствую радости. Или торжества. Я чувствую… тишину. Такую глубокую и спокойную.

— Это и есть победа, — ответил он, его пальцы переплелись с ее пальцами. — Не когда ты кричишь «я выиграл», а когда ты понимаешь, что можешь просто молчать и быть счастливым. Без оглядки.

Она прижалась к нему сильнее, чувствуя, как его дыхание синхронизируется с ее собственным. Они не говорили о будущем, не строили грандиозных планов. Они просто были. Два человека, прошедшие через шторм и нашедшие в друг друге и тихую гавань, и крепкий щит, и ту самую железную волю, что необходима, чтобы защищать свое счастье.

И в этой тишине, в этом взаимном доверии и абсолютном понимании, рождалась та самая любовь, которой не страшны были уже никакие бури. Любовь-убежище. Любовь-тыл. Любовь-дом.

Глава 24

Цена спокойствия

Несколько дней назад

Кабинет адвоката был таким же, каким Дмитрий всегда представлял себе успех: панорамные окна, вид на Неву, дорогой минимализм и запах дорогой кожи и кофе. Но сегодня он чувствовал себя здесь не хозяином положения, а подсудимым на скамье, которая вот-вот рухнет у него из-под ног. Он сидел в кресле, разглядывая свои идеально отполированные ногти, и не находил в них ни утешения, ни прежней уверенности.

Его адвокат, Артем Геннадьевич, отложил папку с документами и снял очки. Его лицо было бесстрастным, как у хирурга перед сообщением о неутешительном диагнозе.

— Дмитрий, ситуация кристаллизировалась не в нашу пользу. Заявление Орловой и ее сожителя подано, приложены фото с синяком на запястье, есть письменные показания свидетелей инцидента в кофейне — баристы и одного из посетителей. Полиция уже связалась со мной для пояснений. Это не блеф.

— Значит, будем давить, — безжизненно произнес Дмитрий, все еще глядя на свои руки, словно ища в них ответ. — У меня есть рычаги. Контакты в СМИ, долги… Я могу сделать так, что этот пожарный…

— Вы ничего не можете, — адвокат мягко, но неумолимо перебил его, как отрезая последнюю нить. — Любая попытка «надавить» будет расценена как давление на свидетелей и попытка воспрепятствования правосудию. Это усугубит ваше положение до критического. Запрет на приближение — это лишь цветочки. При вашем статусе и репутации, грядущий скандал с публикациями в СМИ, сплетнями в ваших кругах… Это крах. Не только личный. Деловые партнеры не любят непредсказуемости и токсичных историй. Инвесторы бегут от скандалов, Дмитрий. Бегут.

Слова «крах» и «непредсказуемость» повисли в воздухе, как приговор. Дмитрий медленно поднял на него взгляд. В его глазах не было ярости, лишь глубокая, всепоглощающая усталость. Усталость от борьбы, которую он уже проиграл, даже не успев по-настоящему начать. От эмоций, которые он так долго отрицал, запивая их дорогим виски в одиночестве. От осознания, что его идеальный, выстроенный по линейке мир, который он считал несокрушимым, оказался карточным домиком, рассыпающимся от одного честного взгляда.

— Что же мне делать? — это был не вопрос стратега, а стон. Стон человека, который впервые за долгие годы позволил себе признать свое полное и безоговорочное поражение.

— Вам нужно отступить, — адвокат говорил тихо, но каждое слово было четким, как удар молотка. — Грамотно. С достоинством. Это минимизирует потери. Подпишите согласие на развод без оспаривания. Не вступайте больше ни в какие контакты. Никаких