Сгорать от любви (и от стыда) - Яна Шарм

Дмитрий откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, сдавливая виски пальцами. Перед ним невольно проплыли образы. Не скандалы и не крики последних недель. А тихие, давно забытые кадры. Как Вика смотрела на него с немым вопросом через весь широченный обеденный стол. Ее робкие попытки заговорить по душам, которые он отмахивал дежурной фразой «Не сейчас, дорогая, я устал». Ту самую, едва уловимую пустоту в ее глазах, которую он годами предпочитал не замечать, списывая на «женские капризы» или «сезонную хандру».

«Ты не был плох, Дмитрий. Ты был… идеален. Для кого-то другого».

Ее слова, сказанные тогда в их бывшей гостиной, жгли его теперь изнутри сильнее любой обиды или злости. Она была права. Он был идеальным менеджером их брака-проекта. И ужасным мужем.

Он открыл глаза. В них не осталось ни борьбы, ни надежды. Только тяжелое, ясное понимание.

— Бумаги, — тихо сказал он.

— Простите? — адвокат нахмурился.

— Дайте мне чистый лист бумаги и ручку, — его голос был ровным и пустым.

Артем Геннадьевич, удивленно приподняв бровь, достал из дорогого письменного набора лист плотной гербовой бумаги и подал ему перьевую ручку. Дмитрий долго смотрел на безупречную белизну листа, словно ища там последние ответы. Потом начал писать. Медленно, тщательно выводя каждую букву, как будто вырезая их на камне.

Это не было официальным заявлением. Это было нечто гораздо более важное и болезненное. Признание. Капитуляция. Прощание.

Когда он закончил, он не стал перечитывать, не стал править. Просто аккуратно сложил лист, вложил его в плотный конверт, запечатал и протянул через стол адвокату.

— Передайте это Виктории. Только ей. Лично в руки. И чтобы это было сделано через вас. От меня — больше ни единого слова.

* * *

Вика сидела на кухне у Сергея и пила чай. На этот раз ее руки не дрожали. Заявление было подано, тяжелый, но необходимый механизм запущен. Сергей сидел напротив, его телефон лежал на столе экраном вниз. Они оба молча ждали, прислушиваясь к тишине, которая на этот раз была не тревожной, а полной суровой решимости.

Зазвонил телефон Сергея. Не громко, но оба вздрогнули, встретившись взглядами. Он посмотрел на экран.

— Адвокат, — сказал он и взял трубку, включив громкую связь. — Да, Макс.

Он слушал несколько минут, его лицо оставалось невозмутимым маской, но Вика увидела, как мельчайше дрогнула мышца в его скуле.

— Понятно. Хорошо. Присылайте. — Он положил трубку и посмотрел на Вику, его взгляд был странным — облегченным и усталым одновременно. — Все кончено. Он капитулировал. Подписал все бумаги. Без единой поправки. И… передал тебе это.

Сергей протянул ей свой телефон. На экране было фото одного-единственного листа, исписанного знакомым, выверенным почерком Дмитрия.

Вика читала и перечитывала строки, и по ее щекам беззвучно текли слезы. Но это были не слезы горя по прошлому или жалости к нему. Это были слезы очищения. Скорби по тому, что могло бы быть, но так и не случилось, потому что один из двоих не захотел или не сумел. И странной, щемящей благодарности за это последнее, горькое, но честное признание. Оно ставило точку. Большую, жирную, окончательную точку.

Она подняла глаза на Сергея. Он смотрел на нее, не спрашивая ни о чем, давая ей время и пространство. Молча, она протянула ему телефон. Он прочитал, его лицо оставалось серьезным, непроницаемым. Потом он вернул ей телефон, встал, подошел и просто обнял ее, прижав ее голову к своей груди.

— Все, Искра, — прошептал он ей в волосы. — Все позади. По-настоящему. Он сам это понял.

Она кивнула, уткнувшись лицом в его плечо, и позволила слезам течь свободно. Она плакала не по Дмитрию. Она плакала по той Вике, что годами томилась в красивой, золотой клетке. И эти слезы были последними, что связывали ее с той старой, ненастоящей жизнью. Они омывали душу, смывая последние осколки страха, вины и сомнений.

Они стояли так, в их простой, но такой теплой кухне, залитой утренним солнцем. Война закончилась. Не громом сражения и не триумфом одной из сторон, а тихим, горьким шепотом признания на листе бумаги. И в этой новой, чистой тишине, пахнущей чаем и его близостью, начиналась их общая, настоящая жизнь.

Глава 25

Его тыл

Рев сирены за окном был не просто звуком. Он был вспоротым нервом мира, тревожным пульсом, к которому Вика уже научилась прислушиваться всем своим существом. Сергей, только что мирно дремавший на диване с книгой на груди, в одно мгновение оказался на ногах. Его тело, секунду назад расслабленное, напряглось, как тетива лука; сон как рукой сняло, а глаза стали ясными, острыми и бездонными, как ночное небо перед грозой.

Он не бежал, не суетился. Он двигался с выверенной, почти пугающей стремительностью. Куртка, наброшенная на плечи. Сапоги, шнурки которых он затягивал на ходу, не глядя. Рация, пристегнутая к ремню. Вика уже стояла в прихожей, став частью этого ритуала. В ее руках — его телефон, ключи от машины и бутылка с водой. Она не цеплялась за него, не плакала, не произносила истеричных «будь осторожен». Ее лицо было серьезным и сосредоточенным, а взгляд — твердым и ясным.

— На промзоне, — коротко, отрывисто бросил он, проверяя застежки на своем снаряжении. Голос был низким и собранным. — Горят цистерны с растворителем. Сложный объект.

— Иди, — сказала она просто, вкладывая ему в руку холодный металл ключей. Ее пальцы на мгновение сомкнулись вокруг его ладони. — Я здесь.

Их взгляды встретились на долю секунды — глубокий, тонущий взгляд в бездонный. В его — стремительная, как вспышка, благодарность за ее выдержку и спокойствие. В ее — безмолвное, но железное обещание ждать. Всегда.

Он резко, почти по-военному кивнул, развернулся и выбежал за дверь, не оглядываясь. Вика подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу, провожая глазами огромную красную машину, которая с воем сирены и вспышками проблесковых маячков растворялась в ночи, увозя с собой частицу ее души.

Старый, знакомый до тошноты страх сжал горло в ледяные тиски. Но сегодня он был другим. Он не парализовал, не заставлял метаться по квартире. Он заставлял думать. Действовать. Быть полезной.

Она налила себе стакан ледяной воды, сделала несколько глубоких, медленных глотков, чувствуя, как холод растекается по телу, проясняя сознание. Затем взяла телефон.