«Великая Германия». Формирование немецкой национальной идеи накануне Первой мировой войны - Константин Николаевич Цимбаев

скорее эмоциональная реакция против высокомерного и дерзкого тона, в котором англичане с давних пор привыкли обращаться с нами в общественном, деловом и политическом смысле, как с бедным родственником»[191].

Но если отрицательное отношение немцев к Англии продиктовано чувствами «бедного родственника», то у Англии есть более существенные причины. Основополагающая среди них – экономика. Благодаря своему быстрому индустриальному подъему Германия может «в экономике стать второй Англией»[192]. Славное прошлое «владычицы морей» Рорбах описывает с явным восхищением перед британскими успехами. Его цель – провести аналогию между прошлым Великобритании и настоящим Германии, на примере Англии показать, как надо бороться и побеждать, убедить, что для великого германского народа настало время «осознать свою силу».

Однако в период, когда экономическое возвышение Германии стало очевидным, ее политическое положение осложнилось. «Конец 80-х – начало 90-х гг. образуют для политики Германской империи тяжелейший период с момента ее возникновения», – считал Ревентлов. В 1913 г. он утверждал: «Сегодня мы за более чем четверть века привыкли к мысли о войне на два фронта, но тогда… началась новая эпоха»[193].

Став императором, Вильгельм II отправил в отставку «великого Бисмарка», и новый канцлер Каприви стал делать шаги по сближению с Англией. Рорбах объяснял: «Ключ к истинному мышлению Каприви лежал в убеждении, что война на два фронта, а именно прежде всего война с Россией, неизбежна и стоит в ближайшей перспективе»[194]. Поэтому канцлер добивался поддержки Англии, и в этом была его ошибка. Для основоположников экспансионизма Рорбаха и Ревентлова Англия изначально представлялась главным противником, грядущее столкновение с ней казалось им неизбежным, и Рорбах сетовал на то, что благодаря слабости Каприви создалась ситуация, когда «немецко-английская война стала лежать вне пределов кругозора» германских политиков[195]. Безусловно, война не была для идеологов экспансионизма желанным исходом (и в этом они решительно расходились с пангерманистами), но, по их мнению, превращение Германии в «мировую державу» невозможно без военного противостояния с Англией, без усиления армии и строительства флота.

Для экспансионистов вопрос о флоте был главным: флот в мировом океане – символ мировой державы. В предисловии к первому изданию «Германской внешней политики» Ревентлов объяснял: «Вряд ли можно указать политическое событие внутри наших временных рамок, которое не стояло бы каким-нибудь образом в существенной связи, прямо или косвенно, с немецким флотом или его отсутствием»[196]. Действительно, в начале XX в. для правящих кругов Англии и Германии, для британского и немецкого общественного мнения «вопрос о флоте» представлялся настолько важным, что заслонял собой даже проблему «гонки вооружений», частью которой он был. Ллойд Джордж позднее даже уверял, что «строительство германского флота в значительной степени вызвало мировую войну»[197]. В ходу были понятия «два киля на один», «флотская паника», «копенгагировать». Милитаристская пропаганда, нагнетание подозрительности, создание «образа врага» немало способствовали обострению напряженности в Европе. Свою лепту в это внесли и Рорбах, и Ревентлов.

Только в конце XIX в. немцы, по мнению Ревентлова, пришли к убеждению, что «могучий флот для них – необходимость… И это была большая несомненная победа, за которую немецкий народ заплатил ценой дипломатического неуспеха в англо-германском кризисе 1896 г., того неуспеха, который вырос из предпосылки, которая не может оправдать никакую политику в мире: проводить политику силы без соответствующих средств силы»[198]. Чтобы не повторять в будущем дипломатических провалов (к чему в 1896 г. привела телеграмма Вильгельма II Крюгеру) и иметь возможность противостоять притязаниям Англии, необходим флот как решающее «средство силы». «Новым политическим моментом первого порядка» называет Ревентлов мысль кайзера и адмирала Тирпица, что «Германской империи необходимо создать в первую очередь абсолютно и относительно сильный линейный флот, а уже потом заботиться о необходимом развитии прочной береговой обороны и стационирующихся за границей крейсеров»[199]. Иными словами, экспансионисты поддержали выбор Вильгельма II и его военно-морского советника: главный враг – Англия.

Флот – жизненная необходимость для Германии, если она хочет проводить мировую политику. Без него и происходит та «трагичность различных неуспехов немецкой политики в течение последующих десятилетий, которая основывалась, по крайней мере частично, на несоответствии между целью и средствами»[200]. В связи с этим все симпатии экспансионистов – на стороне кайзера, чье высказывание «оружие империи – есть морское оружие» они часто приводили. Первый шаг в «верном направлении» был сделан именно Вильгельмом II. Этим шагом стала его речь, которую он произнес 18 октября 1899 г. на борту военного корабля «Император Карл Великий». Речь была воспринята экспансионистской прессой как сенсация, ибо содержала «исторические слова»: «Горькая необходимость есть для нас сильный немецкий флот». Эта речь «исторического значения… не только в чисто военно-морском смысле, но также и для внешней политики Германской империи открыла новую эру»[201].

Затем пришел «час второго решающего шага», которым стал закон о флоте и связанная с ним организаторская деятельность Тирпица, полагавшего, что немецкий флот должен быть настолько силен, чтобы он мог нанести любому флоту противника «существенно ослабляющий удар». Именно с этого времени началась пропагандистская работа Ревентлова, тогда и стали появляться его действительно производившие впечатление работы о флоте[202]. Для Ревентлова в адмирале Тирпице наконец был найден «настоящий человек», способный «привести в движение деятельную и целенаправленную работу по строительству флота». Вместе с тем он призывал спокойнее относиться к факту строительства немецкого флота и к соответствующим английским программам. Речь ни в коем случае не идет о «соревновании в строительстве», как часто полагали в Германии, но о том, чтобы каждая из держав «смотрела на свои собственные задачи на море и за океаном как на срочные и не терпящие отлагательства и стремилась их разрешить». То, что все эти задачи стали актуальны в одно и то же десятилетие, объясняется духом времени, которое Вильгельм II называл «временем связи», потребностями государственного и мирового хозяйства и естественным ходом развития мировой и колониальной политики[203].

Ревентлов стремился сгладить наиболее одиозные высказывания и агрессивный тон, главным образом, пангерманской пропаганды, особые надежды возлагавшей на флот. Так, например, он подверг резкой критике статью генерала фон дер Гольца, вышедшую в 1901 г. и выдержанную в строго академическом духе, в которой проводилась мысль о том, что захват Британских островов не является невозможным. Из-за таких, как Гольц, полагал Ревентлов, и происходит несоответствие между мизерной силой немецкого флота и большим «беспокойством и озабоченностью» в Великобритании. Но истинная причина беспокойства – не флот, а отдельные нелепые высказывания, на которые не следует обращать внимания[204].

С Ревентловом был солидарен Рорбах. Он порицал пангерманскую пропаганду, которая плоха сама