«Великая Германия». Формирование немецкой национальной идеи накануне Первой мировой войны - Константин Николаевич Цимбаев

России. Неудачная (с точки зрения графа) попытка установить дружеские контакты с Англией, предпринятая Каприви, привела к «вассальным отношениям с Великобританией»[232]. И хотя Россия также «охотно приветствовала бы и рассматривала Германскую империю как вассала»[233], она не позволяла себе такого яростного антигерманского поведения, как Англия. Поэтому Ревентлов вполне одобрял то, что Германия не разрешала Британии вмешиваться в свои отношения с Россией и оставалась верна «традиции, которая с давних пор связывает дома Романовых и Гогенцоллернов». Несколько странно, правда, выглядела позиция российского Генерального штаба, у которого «не было твердого доверия» к Германии[234]. Но в целом Ревентлов был убежден, проявляя в этом в первый и единственный раз общность мнений с Эдуардом Греем, что Германия ни в коем случае «не может быть помощником Англии против России»[235].

Ревентлов действительно дорожил отношениями с Россией и, как мог, старался замечать в них только светлые стороны. В отсутствии русско-германского договора и даже в заключенном в августе 1907 г. англо-русском соглашении ему виделись несомненные, хотя и «непрямые», преимущества для Германии[236].

Но некоторую дистанцию от России сохранять все же необходимо. И Ревентлов в присущей ему саркастической манере писал о Ревельском свидании Эдуарда VII и Николая II в июле 1908 г. и официальном коммюнике Извольского и Гардинга, в котором декларировалось стремление обеих держав к «сохранению мира и лучшим отношениям со всеми государствами». Кроме Германии – так считал Ревентлов, предоставляя читателю самому делать выводы и давать оценки[237].

Однако необходимость для Германии сохранять добрые отношения с Россией не вызывала у Ревентлова сомнений. Он рад тому, что российская дипломатия в целом признавала и уважала лояльность германской стороны; благодаря этому, а также тому, что «личные отношения между обоими государствами никогда не были нарушены, немецко-русское недовольство не проявлялось в том объеме, как того желали враги Германской империи». Под последними Ревентлов подразумевал и антигерманские круги в России, представленные министром А.П. Извольским. Ревентлов больше симпатизировал его преемнику С.Д. Сазонову, который «не исходил из фантома европейской коалиции против германства, но видел вещи только с точки зрения реальных русских потребностей». Но даже при нем и с учетом сохранявшейся дружбы обоих императоров «немецко-русские отношения, исходя из общего положения вещей в Европе и на Востоке, не могли бы стать доверительными сверх определенных границ»[238].

Эти границы определялись в России антинемецкой панславистской пропагандой, в Германии – желанием время от времени противостоять российским интересам, главным образом на Балканах, чтобы не допустить чрезмерного усиления там славянского элемента под руководством России. Германия, согласно Ревентлову, более склонна к установлению взаимопонимания с Россией, чем Россия с Германией. Даже несмотря на всем известный факт оформления Антанты и завершившегося окружения Германии с участием России, во время Балканских войн «в немецкой общественности возникло желание, чтобы немецкая политика пыталась стать в тесные отношения с Россией: тогда положение Германской империи будет более уверенным, чем когда-либо, и можно будет рука об руку с Россией противостоять Великобритании в Европе и повсюду – и сокрушить ее».

Россия, однако, отвергла эти попытки. Причиной была, во-первых, направленная на усиление Турции немецкая восточная политика; во-вторых – «если взять к тому же постоянно растущую с небольшими колебаниями русскую ненависть против Германской империи, в связи с подъемом стремлений Франции к войне и мести, и фанатическое русское озлобление против каждого факта активной немецкой восточной политики, то будет ясно, что было бы лишь в равной степени недостойным и безуспешным «навязыванием», если бы Германия захотела пройти через линию таких отношений, которые в обычном разговоре определяются как дружеские». Кроме того, Ревентлову казалось несколько странным поведение официальной России. С одной стороны, незадолго до Первой Балканской войны она «проявила склонность к переговорам по собственной инициативе, после того как она два десятилетия пыталась притеснять Германскую империю на Востоке». С другой – в Балтийском море постоянно базируется русский флот «ни с чем не сравнимой мощи». Возможно, он действительно, как утверждает Россия, «предназначен для Дальнего Востока, однако остается в Балтийском море»[239].

При этом Россия, принуждаемая Англией, должна бороться не столько за собственные интересы, сколько «за то, чтобы основательно уничтожить ту державу, которая пока только пытается вступить в успешное экономическое соревнование с Великобританией». Россия фактически состоит на службе «направленной против Германии британской политики, основу которой составляет торговая ревность Великобритании к успехам немецкой нации»[240]. Ревентлов был несведущ во внутренних российских делах, он преувеличивал военную мощь России и недооценивал ее социально-политическую слабость. Главное же: все события он рассматривал прежде всего в свете англо-германского сотрудничества. Единственный из идеологов экспансионизма, он не опустился до рассуждения о «русской опасности». Его внешнеполитическая программа, последовательно антибританская, даже единомышленникам казалась односторонней и нереалистичной, но в действительности он твердо стоял на земле и избегал – даже на бумаге – опасного для Германии противостояния и на востоке, и на западе. В конечном итоге вывод Ревентлова таков: с Россией необходимо сохранять хорошие отношения, но только не роняя своего достоинства, и стремиться не доводить взаимоотношения до крайностей.

2

К крайностям подталкивали Рорбах и Шиман. Два остзейца, родившихся подданными России и ставших безукоризненными патриотами Германской империи. Два «истинных немца» и одновременно два главных разжигателя антироссийских настроений вильгельмовской Германии[241]. Вместе с близким им по убеждениям, основным чертам биографии и влиятельности Иоганнесом Халлером они происходили из остзейских губерний, были крупными историками и в то же время деятельными публицистами, обличителями России и русских. Именно благодаря их многочисленным писаниям у современников создалось стандартное представление о том, что у политизированных прибалтийских немцев априорная вражда к России – в крови. Оно, однако, было неточным. Хотя к началу мировой войны позиции Рорбаха, Шимана и их последователей по отношению к России были схожи, но пришли к ним идеологи германского экспансионизма разными путями, преодолевая как личные свои пристрастия, так и те объективные факты, которыми они располагали как ученые.

В начале своей научной и публицистической деятельности Рорбах не питал особой неприязни к России. Он мечтал учиться в Московском университете и сожалел, что этого не удалось. Благодаря многочисленным путешествиям по западным и южным областям Российской империи – часто специально избираемым как путь на Ближний Восток или в Восточную Азию – он знал современное положение дел в России: в экономике, политике, культуре. Владение русским языком не оставляло возможности для возникновения каких-либо неясностей и устраняло опасность чьего-либо тенденциозного влияния, что часто сопровождало путешествующих по России иностранцев и мешало объективности их восприятия.

Согласно тогдашним представлениям Рорбаха Россия была